Игорь Бурдонов Три вопроса герменевту

 

1. Открытие или сокрытие?

Понимание – это прояснение или затуманивание? Открытие или сокрытие?
«Сердце глупого человека» по Лао-цзы.

А. Шопенгауэр: Кто ясно мыслит, тот ясно излагает.

Дело не в том, правда это или нет. В этом высказывании имеется неявный (а может быть, и явный)  элемент оценки: мыслить ясно – это хорошо, а мыслить неясно, тёмно – это плохо.

Но как тогда быть с «тёмными» философами? Например, Гераклитом.

Он ведь не случайно назван «тёмным», не столько потому, что был непонятен, сколько потому, что не хотел быть понятым профанически. Более того, он, похоже, не считал ясность и понятность критерием истины. Вот хотя бы два его афоризма: «Природа любит прятаться», «Тайная гармония лучше явной».

Но если рассуждать в том же духе, то получится, что понимание – это как бы непонимание в превосходной степени. Вроде высказывания Сократа: «я знаю, что ничего не знаю».

Я тут недавно делал ряд докладов на семинаре у себя в институте и случайно обнаружил парадоксальное явление. Самое простое и ясное оказывается наименее понятным, наименее воспринимаемым. Это к вопросу о Шопенгауэре. Я излагал некую теорию из компьютерной науки, начинающуюся с очень простых, ясных, но абстрактных вещей. Слушатели жаловались, что я не привожу достаточное число примеров из реальной программистской жизни. Я, конечно, не приводил их для экономии времени. Но вот вопрос: ведь любой пример много сложнее той абстракции, примером которой он является. Как же пример может способствовать пониманию? Конечно, можно было бы говорить о неразвитости абстрактного мышления. Но, мне кажется, это поверхностно, а суть в другом.

Вот почему Гегель сказал о том же Лунь Юе Конфуция: «для славы этого философа было бы лучше, если бы он ничего не написал»? Да потому, что Конфуций, на взгляд Гегеля, высказывался слишком уж просто, так просто, что ничего, кроме банальностей «ходячей морали» Гегель у Конфуция не нашёл. Если почитать самого Гегеля, то не один раз возникнет желание написать на полях ту фразу, которую написал Ленин: «темна вода во облацех». Я бы даже сказал, что такая «темна вода» вообще была некоторой особенностью классической немецкой философии, Гегель тут не одинок.

И мне кажется, что крайности сходятся: труднее всего понимать, истолковывать тексты либо слишком простые и ясные, как у Конфуция, либо слишком сложные и тёмные, как у Гегеля. В обоих случаях имеет место провокация: нас ошарашивает либо то, что слишком уже похоже на банальность, как был ошарашен Гегель Конфуцием, либо то, что слишком уж заумно и тёмно, как был ошарашен Ленин Гегелем, из-за чего и написал, что «Капитал» Маркса нельзя понять без «Науки логики» Гегеля, а никто из марксистов её не понял.

Вопрос: почему так?

И всё-таки: истолкование, понимание – это открытие или сокрытие, раскрытие тайны или обнаружение тайны?

2. Кто кого истолковывает?

Вопрос: смысл текста создаётся культурой или культура создаётся смыслом текста. И не одно ли это и то же?

Этот вопрос у меня возник как бы из собственной практики. Как-то раз я написал комментарии к первым шести параграфам Лунь Юя Конфуция, на большее меня не хватило. И в какой-то момент я понял, что пишу то, что я назвал обратным комментарием. Что это такое? Это истолкование текста, преследующее цель истолкование (современной) действительности этим текстом, а не наоборот.

3. Может быть, самый главный вопрос такой: а бывает ли неправильное истолкование текста?

Речь идёт, конечно, об истине, а не о фактах. Если написано «2012 год», то неправильно понять это как «2011 год», хотя, наверное, и тут бывают исключения.

Иными словами: является ли текст вообще суждением? Ведь смысл «Я помню чудное мгновенье» не зависит от того, помнил что-то такое Пушкин или ничего не помнил, а просто нафантазировал. Более того, если вспомнить Гегеля, то даже явное суждение содержит в себе в скрытой, снятой форме своё отрицание. Просто потому, что любое утверждение имеет смысл только в том случае, когда мы можем помыслить и его отрицание.

Напрашивается вывод, что смысл текста – это просто-напросто всё множество его истолкований, правильных, неправильных, без разбора. Другое дело, что это множество можно как-то структурировать. Но даже указание на то, что какое-то толкование неправильно, не уничтожает это толкование, не означает, что это толкование можно просто вычеркнуть, забыть, оно всё равно остаётся в смысловом поле текста. Ровно так, как в смысловом поле высказываний Конфуция навечно останется гегелевская фраза о «славе этого философа», а в смысловом поле «Науки логики» Гегеля навечно останется ленинское «темна вода». Без этого, мне кажется, наше понимание Конфуция и Гегеля уже как бы и не полно.

28 февраля 2012