Пётр Короп
СТИХИ и не только
Я сердце день за днем обманывал РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПАРОВОЗАХ, МАЛЬЧИКАХ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ СУБСТАНЦИЯХ
Много дней у меня отлисталось В этой комнате рядом с тобой. Лист бумаги, как белый парус, в абажурной тиши голубой. Лишь с тобою глаза говорят, ты одна среди дней и ночей, фотография на столе - твоя, и рука - твоя - на плече. Мир твой прост, безмятежен и светел... Но одна есть - дорога дорог, и тебе ни за что на свете не ступить за ее порог. Строчки белым листом пробегают, всё бледней голубой абажур, там, за этим порогом, - другая, и сегодня я к ней ухожу.
Я пройду в синих нервах молний, я пройду сквозь звенящий гром, стану пеной в зеленых волнах, полустертых монет серебром. Каплей солнца в алмазном кристалле я в столетья и судьбы взгляну... Нет, не бойся, я с места не встану, я тебя не оставлю одну. Невесомой походкой цепкой через мыслей горячий всплеск я пройду лишь из клетки в клетку через свой расколовшийся мозг...
Ты не думай. Она оттуда никогда не придет сюда - между нами тяжелой грудой жизнью взорванные года. Не сердись, ты совсем не хуже, ты не меньше в моей судьбе, но лишь ею я был разбужен - только ей - для любви к тебе. Мне давало и веру и силы, я к тебе потому и спешил, что она лишь тебе подарила каплю вечной своей души. 1958-59гг,
П.Короп
За рассветами унылыми, за лесами златокрылыми, за горами да могилами повстречал я синий дом. Он глядит с горы нехоженой, непонятно кем ухоженный и молчит своими рожами на наличнике седом.
А крыльцо зовет и мается, словно в небе подымается, и забыта чья-то малица на развесистых рогах. И над травами дремучими я ступеньками скрипучими поднимаюсь, будто кручами на забытых берегах.
А луна в трубу хоронится, а за мною ветер гонится, и распахнутая горница так и ходит ходуном. Ты скажи мне, месяц ведренный, ты скажи мне, ветер ветренный, ты не мучь меня секретами, ты ответь мне, синий дом.
Мне не надо неба дикого, мне не надо света дивного, мне не надо клада тинного в тайном омуте лесном, - мне нужна коса с агатами, заплетенная закатами. Мне одна судьба загадана. Ты скажи мне, синий дом! Где твоя хозяйка, в ком?
П.Короп
Я по свету иду серебристой дорожкой, словно Млечным путем, по холодному льду. То ли мне до тебя остается немножко, то ли мне показалось, что я добреду.
Мне бы только пройти это белое поле, этот ровный до бреда, обманчивый лед. То ли песня твоя отзывается болью, то ли мне показалось, что кто-то поет.
Я не стану гадать будто верит - не верит, я не стану жар-птицу ловить на лету. То ли это вдали поднимается берег, то ли мне показалось, что вербы в цвету.
Мне бы только забыть это страшное место, чтобы взглядом безумным тебя не вспугнуть. То ли вдруг полынья меня ждет, как невеста, то ли мне показалось, что кончился путь.
Мне бы только, чтоб сгинула долгая полночь, мне бы только дорогу да клин журавлей. То ли это заря поспешила на помощь, то ли мне показалось, что стало светлей.
Я гляжу на тебя - не могу наглядеться... Но качаются звезды - глаза пустоты: то ли ты - это ты, из далекого детства, то ли мне показалось, что ты - это ты. П.Короп
В жар деревья бросило – седина листа... Самой поздней осенью у меня - весна.
От нее не денешься, не уйдешь в дела, будто красна девица бровью повела
и взглянула странная и сказала - да... Эх, весна туманная, сладкая беда.
Только ту беду мою /или - не беду?/ я сперва придумаю, а потом найду -
в капле неба звездного, в капле темноты... Ты как сказка создана на краю мечты.
Создана - потеряна, а меня рассвет уведет с метелями за тобою вслед -
в небесах разгуливать, раздвигая мрак... Песня - не кому-нибудь, песня - просто так.
Я живу на острове - в этом есть резон, потому что просто я просто Робинзон. Мой кораблик попал в ураган, но меня пощадил океан и своею волною крутой перенес на песок золотой. ПРИПЕВ: А мы с океаном друзья, и нам расставаться нельзя, -я песни пою при луне, а он аккомпанирует мне. Я вернусь,любимая,- жаль,что нет пути! Хочешь - отлупи меня, но сперва найди. Чтоб с тобой не случился инфаркт, сообщу тебе радостный факт: я здоров и доволен вполне и с тобою встречаюсь во сне. ПРИПЕВ. У меня трехкомнатный пальмовый шалаш и никем не тронутый персональный пляж. А кругом горизонт голубой – красоты я не видел такой! Я сижу, уплетая банан, и рокочет у ног океан. ПРИПЕВ. Каждый день привычная ездить не спеша, черепаха личная ждет у шалаша. А гараж у нее под водой, и не нужен ремонт никакой, триста лет на ходу - нипочем, и зову я ее "Москвичом". ПРИПЕВ. Хорошо,что просто я просто Робинзон – у меня на острове полный пансион. Ты представь,дорогая,- ко мне рыбки сами плывут по волне, и,покинув подводный уют, дефицитные крабы ползут. ПРИПЕВ. Но примчусь конечно я – только позови: напиши мне нежную весточку любви. Ты письмо запечатай в бутыль, проплывет она тысячу миль, если вдруг хулиган-кашалот по дороге ее не сожрет. ПРИПЕВ. /ведь мы с океаном друзья.../ П.Короп
Я спою тебе песню, ты послушай немножко. Посиди, не спеши - мы так редко вдвоём... Пусть крадётся у ног осторожно, как кошка, непонятная ночь за окном.
Нам не весело нынче, не грустно, не скучно. Посмотри - вот лежит тишина... И глазами зелёными тонко и звучно смотрят два непогасших окна.
И над улицей в чёрных полночных морщинах, мне почудилось, вспыхнул и вздрогнул нa миг этих окон - холодных, зелёных, звериных - неземной, неразгаданный крик.
Апрель 1959г.,август 1960г. Москва.
Я - букашка неприметная в шестерёнках бытия, я разменными монетами рассыпаюсь от битья. Мчатся шестерни зубастые, повезёт - не повезёт: то ли сразу заграбастает, то ли мимо пронесёт. Зубья щёлкают и лязгают, и визжат маховики, и безумной этой пляскою рвут букашкины кишки. Вроде трудятся железные - всё для нас, чтоб с ходу - в рай и такие все полезные, хоть от смеха помирай! И такие все похожие - шестереночный наряд, полированными рожами на букашечек глядят. Им бы только больше скорости, шума, грома - в пляс и вдрызг, сколько радости и бодрости и, конечно, сколько брызг! Ах, держись, букашка хилая, за железные круги, ах, ты, био-биохимия, ДНК побереги! Где -то ждёт меня свидание - зуб на зуб и я - промеж. И уж я прошу заранее: раздави, а не разрежь! Что я стану делать иначе, как разрежут пополам? Разлетятся половиночки по кругам-маховикам. Сколько их летит разрезанных? И кого куда несёт? Вдруг чужая, неизвестная налетит и прирастёт?
Я сердце день за днем обманывал
Я сердце день за днем обманывал - рубил ножом, бросал в огонь и в грязь. Но в злую ночь оно рождалось наново и мысли жгло, прощая и светясь. Апрель 1959г. Август 1960г. Москва,
От мечты до мечты далеко...
От мечты до мечты далеко... А до сбывшейся - нет расстояния... Разве схватишь малюткой-рукой уходящего солнца сияние.
Ты не бойся ночей на далёкой версте, Я сегодня ничей, как фотон в пустоте. Я отправился тропкой извилин своих расшифровывать строки столбов верстовых.
ЧЕРНЫЙ ГОРОД
Горлом сухим и слепым, жёлтой степной бородой ветер приносит пыль в чёрный асфальт городов.
Рваных ночей фонари, крыш надмогильный узор – катятся с черной горы в медное золото зорь.
Я на гранитной скамье маленькой точкой притих, звёздочка мчалась ко мне, как недописанный стих.
В небе холодным штрихом не долетела она, незавершённым стихом падает в мозг тишина.
Чёрная лента шоссе меня уводила прочь, голая лента шоссе, ровная лестница в ночь.
Городом сиплым, глухим я прохожу сквозь глаз, и выплывают стихи с чёрных огней стекла.
Вижу гробы домов, улиц тяжелый склеп, вижу обрывки слов на золотом стекле.
Вижу кресты антенн, выше - кресты куполов. Чёрную тяжесть стен, чёрную пляску слов.
1960г.
Я грыз в мечте узлы дорог, они рвались живыми ранами, и мир на юности порог вползал прозрачными туманами.
Над желтым шелестом песков, над синим рокотом прибоя соленой, пенистом тоской кружилось небо голубое.
Я в мир закатов и тревог ушел за синими туманами, в узлы мозолистых дорог, где перекрестки ныли рваные.
Они петлей свивались вдруг и разлетались, развихренные, и падал я в колесный стук снежинкой - в полночи бездонные.
Мне жизнь отмеривала срок часами-верстами незрячими, и пролетала пыль дорог сквозь сердце вихрями горячими.
Заря вставала над зарей, сливалось золото закатов, и мир, мечтами разорен, как нищий, прятался в заплатах.
Я потерял и свой порог и свой мираж над океанами, и золотая пыль дорог осела черными туманами.
1960г.
Корней АРСЕНЬЕВ
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПАРОВОЗАХ, МАЛЬЧИКАХ И НЕКОТОРЫХ ДРУГИХ СУБСТАНЦИЯХ
Я думал об этом под сенью хандры – так думает пастырь о зыбкости Вышней. Как свечи, рождались и гасли миры, и не было нужных, и не было лишних...
Признаться, в моей непутевой судьбе случались - как притчи - свои парадоксы. Чертовски давно, но представьте себе - я был машинистом, водил паровозы. Да что там водил! Был до бреда влюблен в тугую лавину металла и дыма, я видел ее голубым кораблем, над пеной огней, пролетающих мимо. Я мог в перехлесте минут и часов зрачками вылизывать в посвистах пара узор мускулистый крутых рычагов, холеный рисунок боксерских ударов. Был мир - распрямленным, и путь - как струна, и ветры - не палубу - разум мотали. Но время скрывало, что есть сторона - другая у этой шикарной медали. Излишняя ясность - страшней слепоты, ферзёва судьба запечатана в пешке, я жил без сомнений, я шел у черты, я был, как орел, позабывший о решке. Я рвал рычаги и кувалдой гремел и в бездну врывался вселенским набатом, а где-то лукаво поскрипывал мел и где-то кривые ложились на ватман. Мне блеск паровозный хлестал по глазам, и даль покоряла, и скорость душила, а где-то из небыли в мир выползал рогатый триодик, как джин из кувшина.
Проклятое время! Чудовищный век! Набор диссонансов и пляска на минах, иллюзия гнева, иллюзия вех, а в сущности - тени, летящие мимо. Двадцатым столетием взмыт и - сметен мой бог и мечта, мой сверкающий идол. И вот уже росчерка метеор ему на покой индульгенцию выдал. Его зачеркнули. Он замер и сник. И юность промчалась, как белые кони... Года отстучали - я встретился с ним, с ребенком, уснувшим на вечном приколе. Угрюмый пейзаж походил на кошмар - недвижно гиганты куда-то летели, и пьяный фонарь, на ветру, как шаман, плясал и метал разъяренные тени. Он стал динозавром - слепой истукан, хвостатым и добрым, и мудрым быть может. Но я по его пробегаю стопам и думаю часто: похоже... Похоже!
У тайных костров электрических ламп в прокуренных келиях - дуплах эпохи мы мечем в огонь паутину и хлам, мы мыслим и знаем, мы судим, как боги. Наш мир - неприступен. Наш мир - самоцель. Как звездные недра, он сбит и спрессован, но меч кроманьонца в извилинах цел и пепел амебы стучит в хромосомах. И в этом сумбуре огней и теней мне чудится где-то глухая угроза, что шпалы летят под колесами дней, что мысли - на рельсах, что мы - паровозы. Мы мчимся сквозь призраки в бездне ночной и в стуке колесном мелодию слышим, и сами себя очертили стеной, и вздели на дланях атлантову крышу. За этой стеной только звезды горят и мечется глаз мозаичная масса, и нежится paй, и топорщится ад, и все это маска, и маска, и маска.
А в сущности, нет ведь ни песни колес, ни бездны ночной, разрезаемой нами, ни скорби вселенской, ни розовых слез, ни войлочной драки с тенями и днями... А есть только мальчик. Родился, подрос, достиг интеллекта и среднего роста, и вот уже я для него - паровоз, и вот уже я для него - парадокс, который - до жути - решается просто. Еще ты идейки рожать норовишь и пашешь украдкой /мол, как мы пахали!/, и пляшешь на косточках /так их, родных!/, и лупишь эфесом по взмыленной харе; еще ты шутя открываешь Закон, еще ты роняешь, как пепел, сужденья, но Он - существует, и Счетчик - включен, и там до Черты - остаются мгновенья. Еще Генератор пускается в раж и стройные импульсы мечет, как блестки, а где-то изящнейший карандаш, из тьмы выходя на последний вираж, скользит и стругает сосновые доски - тебе, для тебя. Твой последний приют в чужих лабиринтах секунды куют. Еще паровозы коверкают тишь, еще норовят обогнать горизонты, но где ты, мальчишка? - я знаю, не спишь? Врубаешься клином в запретную зону? Спешишь простучать лабиринта гранит? Иль в мертвом пространстве пройти невесомо? В последнюю стенку забить динамит? Иль в матрицу тайны скользнуть пуансоном? И будет тот день. Как распахнутый зев. Быть может не очень далекое завтра. Я бритву возьму. И, у зеркала сев, еще не увижу в стекле динозавра... Не будет ни грома в тот призрачный час, ни гимнов, ни молнии. Гений сопливый нам выпишет просто путевку - в запас, ни охнув, ни ахнув, ни вздрогнув, ни всхлипнув. И в папочку вложит. И галстук поправит. И ждет его дева у старых часов... И Вечный Параграф Неписаных Правил на двери Музея набросит засов. В запас! На покой! Под музейный колпак! Руками не трогать! Студентам - со скидкой! О, боже, какой это будет кабак - опять паровозы, и снова с отсидкой... И точка. Стоят под стеклом корифеи, хвостами с достоинством шевеля. И - голос: "А крутится все же Земля!" Идея! О, боже, какая идея!
...А впрочем, мой друг, это просто хандра -в "Инверсор", пожалуй, нагрянуть пора. Вдруг Время /кто знает?/ покажет свой нос – и мальчики вспомнят про паровоз.
1967г.
Я протопал тыщу верст, и в груди версты тянутся, как хвост позади.
Я, как Бендер, все ищу миллион, не пищу и не взыщу на урон. А урон-то - ох, велик, - не сочтешь: . жизнь проскочит, словно миг, ни за грош. Больше сил на каждый метр - меньше шаг, ни алмазов, ни монет - только шлак...
Снова ты пришла ко мне под рассвет, мы встречаемся во сне тыщу лет. И приходишь ты чудно - как тогда, и спускаются на дно города, и на бешеной воде только мы, и шагают по беде только сны...
Я протопал тыщу верст в этот сон, версты тянутся, как хвост в тыщу тонн.
Всё в тумане да во мгле да в чаду, лишь бы топать но земле. А к чему? И себя я разорил, как дурак, от зари и до зари - только шлак... Я никак не перейду Рубикон. Эх, послать бы мне к чертям миллион! Январь 1972 года.
Я любить тебя не стану никогда, как не любят полустанок поезда.
А любовь - не полустанок без огней, а любовь моя – кристаллом без теней.
Не без пятен даже Солнце? – Ну и пусть! Из моей любви прольётся свет и грусть…
Можно даже воротиться, как в тюрьму. Можно даже застрелиться, но – к чему?
Можно сунуть все рассветы в твой альков. Но не надо только это - про любовь.
Ведь она в твоей постели ни при чем. Ходит первое апреля палачом.
А с тобою я устану, и тогда будет просто полустанок навсегда.
1972г.
Д.П.
Я шел дорогой, седой от пыли, я шел сквозь ветер, в ушах свистящий, а те дороги - игрушки были, и ветер был - не настоящий. Я из пустыни, как от пожара, бежал к вершинам, где небо стынет, но были горы - миражами, и только словом была пустыня. А ты, свидетель моих скитаний, а ты, свидетель моих безумий, ты на тропинках, как на гитаре, сыграл негромко и молча умер. Кричи, как хочешь, срывая глотку, зови на помощь любые силы, уходит в море пустая лодка, и нет ей камня, и нет могилы. Ей будет небо тупым гранитом, ей волны парус, как руки, скрутят, и я остался клинком забытым, вонзенным в землю на перепутье. Над рукоятью, седой от пыли, еще горячей, еще дрожащей, пройдут чужие мечты и были, пройдут сквозь ветер - не настоящий. Пройдут, играя с коварной далью, пройдут по тропам, кривым и старым, над исступленно кричащей сталью, над бессловесным ее ударом. А где-то бродит угрюмый ящер и только ищет потухший кратер... За все скитанья в ненастоящем мы настоящей дорогой платим. Растают звезды холодным градом, в глухие ночи рассветы канут, я буду просто зарытым кладом, тебе отдавшим свой ключ и тайну. И не тропинки - поют гитары не очень звонко, не очень ловко... Ты помнишь?.. Впрочем... Какие тайны? - Пустая лодка. Пустая ! лодка.
1972.
Тишина поет, как свирель, в этот длинный рассветный час. Я тебе принесу сирень - многоточье лиловых глаз.
Может быть очень сложен мир, может быть наша мысль слаба, но к чему еще только мы до сих пор не нашли слова.
Пусть же я толстокож, как слон, туповат или груб, как пень, только я не ведаю слов – тех, которые знает сирень.
Не в подарок, не просто так и пожалуй не в знак любви – ты осколок ее куста на столе у себя приюти.
Я хочу, чтоб, минуя мысль, говорила с твоей глубиной заключенная в капле высь – переводчик неслышный мой.
1964,72,73гг.
П.Короп
Ритмы не приходят не звучат, я не слышу голоса строки, у ромашек много лет подряд я не обрываю лепестки.
А сердце, как десант, уходит к небесам, уходит в тот предел, где мысли не у дел, туда, где ритмы острее бритвы, где молний ветви, где в море ветры.
Просто говорить и просто быть, и ловить восторгом на лету молний ускользающую нить и ромашек тайну-простоту.
Тяжелые виски не верят в лепестки, не могут за черту, не могут на лету. И стала в тягость простая ярость, простая вещность, простая вечность.
Вздрогну я от грома и проснусь, и к ромашке вещей, не спесив, я по-детски снова наклонюсь и скажу по-взрослому: спаси!
И ты войдешь в мой дом волшебным лепестком, не дым, а небеса, не слезы, а роса. И будут ритмы острее бритвы, как молний ветви, как в море ветры.
... Ритмы не тревожат мой покой, Ветры не ломают мой уют, вещие ромашки над рекой в детство за собою не зовут.
1.7.77
НЕ ВЕРЬ
Не верь, когда тебе посеят блестящий розовый пятак, и, от усердия косея, глядят, как на воду рыбак.
Не верь, когда тебе навстречу, предугадав глухую страсть, фортуна дарит томный вечер, препоручая рок и власть.
Не верь заре, ползущей в душу, не верь сверкающей грозе, не верь, не думай и не слушай, когда весь мир - в одной слезе.
Не верь словам, разящим медом, и трепетанию мечты, и даже если год за годом тебе долбят, чтоб верил ты.
Не верь, когда не понимают, не верь, когда тебя поймут. За веру дорого взимают, за веру до смерти забьют.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ОСТАП СУЛЕЙМАН БЕРТА МАРИЯ БЕНДЕР БЕЙ ! Д А З Д Р А В С Т В У Е Т О С Т А П !
П.Н.Короп,
Раздел I. Я И ОСТАП БЕНДЕР.
2. Раздел 2. Я И ОСОБАЯ АССОЦИАЦИЯ.
3. Раздел 3. Я И ТУРИЗМ.
0001.11.09.74. П.Короп, Астрадам.- 0001.27/30-31.08.74. И.Бурдонову.Бакуниани __________________________________________________________________
СОНЕТ
Вы считаете: бесконечно длится путь от Ничто до Нечто. Может быть,может быть... Зато это Нечто творит Ничто! Почему же Нечто - абстрактно? Потому что оно адекватно лишь "моделям" внутри меня? Но ведь это, пардон,фигня!!!
Нам реально дано Становленье? а мои "модели" - Явленья - не реальнее ль головы, что для них,Явлений,- лишь сцена... Существованье - о да,система! Развитье - скачки. Увы!
Таким
образом,из факта исчезнувшей /съеденной/ яичницы
и остав- ции некоей Сущности.
Но,разумеется,это только аналогия и не более, Но об этом в другой раз,
ибо,прочитавши Сонет,я снова пришел к
За сим остаюсь уважающий Вас,Монсеньер,и Вашу Супругу П.Kopon, как Таковой.
ЗАМЕЧЕННЫЕ ОПЕЧАТКИ И ПРОПУСКИ
ПРИМЕЧАНИЯ К ЗАМЕЧАНИЯМ /И ВООБЩЕ/
Аминь.
П.Короп И.Бур-у
Пора,мой друг,пора,пора, вставай,беги - нас ждет Игра! Игра, конечно, не икра, но все равно - пора,пора. - Во что играть? - Какая чушь! Спросил бы поумнее уж! Мы будем днем и по утру играть в Игру - метать икру. Мы будем ночью и в метель играть в кошачью колыбель, и,обозвав весь мир мурой, мы будем жить,дышать Игрой. Пусть ни кола и ни двора - ура Игре! Гип-гип ура! А без Игры загнешься тут... Меня когда-то сделал труд, но оный мне осатанел - играл в труде я и сгорел. Хочу играть я - без труда, ходить туда,ходить сюда, а то и вовсе не ходить - Игрою жить,Игрою быть! О всеобъемлюща Игра! Спади мозольная кора с моих мозгов,с моих яиц и с отупевших в поте лиц... Моя Игра - моя гора, моя Берлога и Нора, мoй Несгораемый Насест, мой неприступный Эверест, моя Любовь,моя Постель, Моя Кошачья Колыбель!
29.1.76. I510- I530.
|