0104
Цзэн-цзы6 сказал: "Я ежедневно проверяю себя в трех отношениях: преданно ли служу людям, искренен ли в отношениях с друзьями, повторяю ли заповеди учителя?"
6 Цзэн-цзы прозвище Цзэн Шэня (второе имя его Цзы-юй, жил в V в. до н.э.). Цзэн-цзы один из любимых учеников Конфуция. Ему приписывают авторство книги "Великое учение" (Да сюэ") и "Книги о сыновней почтительности" ("Сяо-цзин").
Учитель Цзэн6 сказал: "Я трижды в день проверяю самого себя: [нет ли во мне такого], что не предан тому, кому даю советы? Не честен с друзьями? Не ввожу в привычку то, что передано?"
6 Учитель Цзэн (Цзэн Цзы) прозвище ученика Цзэн Шэня. Он был моложе Конфуция на 46 лет (505-435 гг. до н.э.).
Учитель Цзэн сказал:
Я
на день трижды себя вопрошаю: добросовестно ли я трудился для людей? Сохранил
ли искренность в общении с друзьями? Повторял ли то, чему меня учили?
Цзэн-цзы1
сказал:
Я ежедневно трижды2
вопрошаю себя: отдал ли все душевные и физические силы тому, кому советовал
в делах? Не был ли в обращении с другом неискренен? Повторял ли то, что мне
преподавали?3
1 Цзэн-цзы ученик Конфуция Цзэн Шэнь, был моложе Учителя на 46 лет. Конфуций выделял его, как и Ю-цзы, среди учеников за острый ум, поэтому в «Лунь юе» к его имени добавляется приставка цзы «учитель». В данном суждении Конфуций именно ему доверяет разъяснение норм общения.
2 В тексте стоит иероглиф сань «три». Некоторые переводчики (Дж.Легг, С.Попов, В-М.Алексеев, В.А.Кривцов, Цянь My, И.И.Семененко, Л.И.Головачева) понимают его как числительное, обозначение количества, отсюда и возникло толкование Па «в трех отношениях». Соглашаясь с ними, я считаю, как и Мао Цзышуй, что число «три» здесь означает три темы, указанные в суждении [Мао Цзышуй, 1991, с. 4]. При этом каждая из названных тем воскрешалась Цзэн-цзы в течение дня неоднократно. По мнению Ян Боцзюня и некоторых других конфуциеведов, в древности числительные «три» и «девять» служили показателями множественного числа (см. [Ян Боцзюнь, 1984, с. 34]).
3 Самым спорным в данном суждении является термин чжун, современные значения: «верность», «преданность», «лояльность». Из западных переводчиков «Лунь юя» Дж.Легг первым предложил трактовать здесь чжун как 'faithful' («верный, преданный») [Легг, 1893, с. 139]. У него нашлось много последователей, особенно среди русских переводчиков: «Обдумывая что-нибудь для других, был ли я предан им?» [Попов, 1910, с. 2];
└...преданно ли служу людям?» [Кривцов, 1972, с. 141]; «...остался ли я верен тем, для кого стараюсь?» [Семененко, 1987, с. 263]; «...[нет ли во мне такого], что не предан тому, кому даю советы?» [Головачева, 1992, с. 260].
В.М.Алексеев в свое время предложил трактовку, отличную от Дж.Легга: «Не было ли |так, что, давая кому-либо совет, я был не вполне откровенен?» [Алексеев, 1978, с. 433].
Что же все-таки понимали под термином чжун Конфуций и Цзэн-цзы? Объясняя значение этого термина, Чжу Си писал: «Чжунэто значит исчерпать самого себя» [Чжу Си, с. 4]. Современные китайские комментаторы, как правило, руководствуются толкованием Чжу Си (ср. [Цянь My, 1985; Ян Боцзюнь, 1984; Мао Цзышуй, 1991; Се Бинъин и др., 1990; Бао Шисян, 1992]). Конфуций словами Цзэн-цзы обучает людей нормам общения: давая кому-либо советы или оказывая помощь, человек должен отдать другому все свои духовные и физические силы, т.е. «целиком исчерпать себя». Такие качества, как преданность и верность, в эпоху Конфуция отнюдь не всегда подразумевали полную исчерпывающую активацию личности. Лишь впоследствии, когда конфуцианство стало официальной идеологией императорского Китая, у термина чжун в отношении поведения чиновника появилось значение «преданность вышестоящим», поэтому представляется оправданным сохранить толкование Чжу Си. Тем более что Цзэн-цзы не проводит здесь социальную градацию: сначала речь идет о норме отношений между обычными людьми, затем между друзьями. И в качестве критерия отношений между друзьями указана искренность ( синь).
Мне кажется, что среди англоязычных переводов суждения наиболее адекватным является толкование Д.Лау: «Tseng Tzu said, "Every day I examine myself on three counts. In what have undertaken on another's behalf, have I failed to do my best? In my dealings with my friends have I failed to be trustworthy in what I say? Have I passed on to others anything that I have not tried out myself?"» [Лау, 1979, с. 591.
Для сравнения приведем другие переводы:
«Zengzi said, "Everyday I make several selfexaminations on the following points: whether I have or not exerted my utmost in helping others; whether I have or not been honest and sincere intercourse with friends; whether I have or not practiced the instructions of my teacher"» (Бао Шисян, 1992, с. 2729].
«Zeng Zi said, "Every day I examine myself once and again: Have I tried my utmost to help hers? Have I been honest to my friends? Have I diligently reviewed the instructions from the Master?"» [Цай Сицинь и др., 1994, с. З].
«Zeng-zi sprach: "Taglich prufe ich mich in dreierlei Hinsicht: War ich andered gegenuber treu und zuverlassig? War ich aufrichtig im Umgang mit Freunden? Habe ich geubt, was ich gelernt habe?"» [Mopиц, 1986, c. 43].
«Maitre Zeng dit: 'Tous les jours je m'examine sur trois points: dans les affaires que j'ai traitees pour autrui, ai-je bien fait tout mon possible? Dans mes rapports avec mes amis, ai-je toujours ete sincere? Enfin, n'ai-je pas manque de pratiquer les lecons du Maitre?"» [Чэн, 1981, 2930].
«Master Tseng said, "Every day I examine myself on these three points: in acting on behalf of others, have I always been loyal to their interests? In intercourse with my friends, have I always been true to my word? Have I failed to repeat the precepts that have been handed down to me?"» [Уэйли, 1938, с. 84].
«Tseng Tsan once said, "Daily I examine myself on three points: Have I failed to be loyal in my work for others? Have I been false with my friends? Have I failed to pass on that which I was taught?"» [Уэр, 1988, с. 2].
Высказывание Цзэн-цзы симметрично повторяет слова Конфуция из 1-го чжана. Действительно, разве не преданное служение людям это то, благодаря чему человек становится известным? И разве благородный муж не должен добросовестно трудиться для людей, независимо от своей известности? Разве друзья приходят издалека не к тому, кто искренен и честен в общении с ними? И разве искренность общения не является непременным условием настоящей дружбы? И вновь повторяется тема учения и повторения изученного, следования учению. Служение людям, искренность в общении с друзьями, учение и претворение в жизнь того, чему тебя учили, это три простые правила, которым должен следовать человек. Но так ли уж они просты и так ли легко им следовать? Почему нужно трижды на день вопрошать себя? Если Конфуций говорил о радости, то его ученик говорит о долге. По Конфуция, следование долгу радостно, по Цзэн-цзы трудно. Радость трудна, а труд радостен. Совпадение должного и радостного это и есть категорический императив Конфуция. Всем известно, что нужно добросовестно трудиться для людей. Всем известно, что нужно быть искренним в общении с друзьями. Всем известно, что нужно помнить, чему тебя учили, и следовать этому. Всем это известно, но Цзэн-цзы трижды на день вопрошает себя. Он как бы разрушает стереотип банальности и говорит: "Если это всем известно, почему же этому не следуют? Почему наши представления о том, как должно поступать, не совпадают с нашими поступками?" И в самом деле почему? Несовпадение должного и реального поведения исторически и логически возникает одновременно с самим представлением о должном, хотя, казалось бы, идея долга фиксирует всего лишь естественные и полезные формы поведения. Дело в том, что сама сфера естественного и полезного внутренне противоречива. Жизнь (не только человека, но любого существа) построена на изначальном противоречии между двумя равнообязательными требованиями: сохранением индивидуальной жизни, самосохранением и сохранением родовой жизни, жизни рода. Жизнь смертного существа есть способ разрешения этого противоречия. У бессмертных нет чувства долга. У животных должное поведение регулируется, по-видимому, в основном инстинктами и страхом. Именно к чувству страха генетически восходит человеческое понятие долга. В человеческом обществе страх внешнего наказания за недолжное поведение (общественное осуждение, штраф, поражение в правах, лишение свободы и даже жизни) также остается важнейшим социальным регулятором. Однако, акцент все более смещается в сторону наказания внутреннего, самоосуждения и самонаказания, то есть, в область морали. Человеку совестно поступать недолжным образом. Собственно, совесть и есть интериоризованный страх наказания. Л.И.Головачева не случайно переводит человеколюбие-жэнь как совесть. Однако, мне кажется, Конфуций не просто фиксирует возникновение этого внутреннего морального регулятора у человека. В соответствии со своей программой "восстановления древности" он хочет много большего: совпадения "должного" и "радостного". Он хочет, чтобы поведение человека регулировалось не столько "внутренним цензором" совестью, сколько "внутренним стимулом" любовью к человеку. Иными словами, человек должен "полюбить долг", испытывать радость от следования долгу. Тем самым, должное как нечто внешнее, принудительное и часто противоречащее внутреннему хотению превращается во внутреннее и естественное. Долг совпадает с желанием. Такое совпадение должного и желаемого не есть, однако, возвращение к животному состоянию. Ведь в этом круге страх превращается в долг, а долг сливается с желанием, и в точке возвращения страх исчезает. Это животное, не знающее страха. Или бессмертный, познавший долг. Понимая, что подобное требование явно завышено в отношении обычного человека, Конфуций конструирует образ идеального человека благородного мужа, которого и наделяет этим необычным свойством. Теперь становится понятнее, почему так трудно быть человеколюбивым по Конфуцию. Почему даже любимый его ученик Янь Хуэй мог только "три месяца оставаться человеколюбивым, тогда как других хватает на день или месяц"[0605]. Почему Цзэн-цзы трижды на день вопрошает себя. Как же часто должны вопрошать себя мы, обычные люди? Не случайно Чжу Си, комментируя фразу "преданно служить людям", термин чжун-преданность объясняет как "исчерпание самого себя". Только максимальное напряжение душевных и физических сил, только, говоря словами Л.С.Переломова, "полная исчерпывающая активация личности" может вывести на заданный Конфуцием уровень благородного мужа, уровень совпадения "должного" и "радостного", долга и желания. Простые и естественные правила поведения, с которыми мы все вроде бы согласны и которые по этой причине кажутся нам банальными, оказываются простыми, естественными и легкими в исполнении лишь до тех пор, пока мы им не следуем постоянно. Лицемерие - это оборотная сторона морали. Чтобы жить на одной, лицевой стороне, требуется непрерывное и предельное напряжение душевных сил. И это уже очень трудно. |