*  *  *

Так дни летят... Почти и не заметил,
Что осень в тихом шелесте прошла.
В ветвях сплела зима густые сети
И по утрам царит ночная мгла.
Здесь чистота так холодно, серьёзно
Глядит в упор: в осаде каждый двор,
Что даже рыбы в сумраке морозном
Ушли надолго в истовый затвор.
Лишь птицы, как всегда, не умолкая,
Наперебой болтают смех и вздор.
Огнём костра последнего лаская,
Рябины гроздья застилают взор.

 

*  *  *

Снег летящий,
                 снег идущий,
                                снег лежащий,
                                                снег плывущий –
                                 вездесущий.
Соль далёких облаков.
                   Мимолётности покров.
                                               Гость воздушный.
Собеседник простодушный
                                                 зимних снов.

 

Уединение

Платформа. Дыма тёплая вуаль.
Растаял поезд... Ничего не надо...
Здесь тишина бестрепетна, как сталь.
В безвременьи затерянная даль.
Взлёт кружевной беспечности: ограда.
Ждёт в лужицах предательский хрусталь.
Заоблачность заснеженного сада.
Холодный дом.
И светлая печаль.

 

*  *  *

Усадьба. Безысходности пора.
Смурной ноябрь, безлюдьем одолев,
Надолго жизнь уводит со двора.
И засыпает дом, как старый лев.
Зима все сны вместила в снегопад.
И в оттепель, в преддверии весны,
Сосульками рисует водопад,
Стеклянный храм звенящей тишины.
Дом леденеет, сумрачно кряхтит,
В мехах песцовых, с синевой в тени,
Седым вельможей солнцу предстоит,
Весь помыслами врос в былые дни.
И вдруг – кольнёт многоочитый взгляд:
Ряд окон, схожих с ликами совы,
Века в глаза задумчиво глядят
Холодным взором, полным синевы.

 

*  *  *

День убывает. Неспешно, размеренно,
ночь удлиняя, приходит зима.
Чистая. Белая. Благонамеренно
свет отражая. Однако же –
тьма.
Вовсе не тьма!
Ночью снега свечение –
даже в лесу путь-дорога видна.
Белое, чёрное. Что за сравнения?
Света и тьмы средостенье – зима.
Снег. И в душе воскресает непрошенно
детское чувство, взлёт ясный ума.
Вот и дорога совсем запорошена.
Здравствуй, красавица!
Здравствуй, Зима!

 

*  *  *

Звонко и тонко хрумкая струнками –
солнце – морозец целует в висок.
Лепит-рисует ломкими лапками
стая снежинок зимний лесок.
Нежится, солнцем в оконце, красавица,
вяжет прилежно тёплый носок.
Лес разрастается, солнце скрывается,
но продышало в чаще глазок.

 

*  *  *

Январь, разбавленный апрелем,
сырой конфеткой-карамелью
и акварелькой детских лет...
Как сон во сне – сквозь хлипкий снег –
огней зеленоглазых бег...
Взметнулись птицы – всей артелью –
на верность присягнуть весне,
покончив с зимней канителью –
им кажется – вполне-вполне.
И крикнуть хочется и мне:
– Зима, ау! Зима, ты где?
 Зима во сне, тревожном сне,
весна привиделась зиме.

 

*  *  *

Окно – витрина. Снег  идёт.
А манекен, движеньем странным,
Уюта зыбкость  создаёт,
И ось коммерческой  рекламы
Обозревает пешеход,
В слепой задумчивости пьяной,
Весь этот рыбий обиход,
С  его аквариумным хламом.
Весь лоск – зеркальный тонкий лёд,
Но зазеркальные  программы
Чудной компьютер создаёт,
Рисуя  энцефалограммы.

 

*  *  *

Дубы. Дорога: снег со льдом.
Над полем, и между дубами –
вечнолазурный ипподром:
не тучки скачут – дни за днями.
И так легко, взмахнув рукой,
погладить каждый день творенья,
обнять движением покой –
Как накатать стихотворенье –
в гипс упакованной рукой.

 

*  *  *

Январь-законник, на Крещенье,
морозцем знатно одарил,
и райских кущь изображеньем
оконца все посеребрил.
Пушистой тропкой ангел-мальчик
со свечкой в лес ночной входил
и, задевая о деревья,           
пустым бидончиком звонил.
Дышали рядом мифы, сказки...
в природе логика своя –
щипала за нос, для острастки,
скупая проза бытия.
Под сводом льда ручей-обманщик
о неге лета говорил.
Луны морозной одуванчик
над лесом девственно царил.
Небес наперсница, снежинка,
с улыбкой глянула в глаза –
ресниц коснулась, как пушинка,
растаяв – стала, как слеза.
Лишая явственности зренье,
всё заискрилось – снег и лёд:
свершала вод преображенье
звезда, покинув небосвод.

 

*  *  *

В тишине
безлиственного леса,
холодея
и отвердевая,
ветви
тянутся
к морозной тверди неба –
где коснутся –
звёзды расцветают,
изо льда:
к утру они растают.

 

*  *  *

Мохнатый сумрак – зимний лес –
На елях белые попоны,
И иней на стволах, как мех,
Зверей неведомых и сонных.
И жарок сосен колкий треск,
Лихим морозцем обожжённых,
И наст вечерний дивно звонок,
Не слышно птиц, и всё бездонно,
И всё доходит до небес.
Несёт природа зимний крест.
Есть двери в древний мир чудес –
Где новогодние каноны,
и нимбовидный ели срез,
И ель-красавица средь дома:
Царица детства, и надежд.

 

Зимний сон

В фиолетовом сумраке – в песнях метели –
на оконном стекле разрастается сад,
заслоняя собою осины и ели,
что всё машут ветвями, шумят и скрипят.
Что хотели сказать?
                                   Побегу к ним,
                                                            узнаю –
осеняет меня белых сказок покров –
и, вздохнув глубоко,
                                    насовсем
                                                     исчезаю:
в мимолётной игре снеговых мотыльков.

 

*  *  *

Серебряное мое молчание.
Нечаянное.
Молчу.
Вздохну ли –
В плену отчаяния –
Беззвучное
Лепечу.
И чутко, и чисто,
Хрустальное,
Неведомое –
Звенит...
Задумчивое,
Печальное,
Нежнее, чем стон молитв.
Причудой небесного зодчества,
Окажешься –
Пусть на миг –
Соборности одиночества
Единственный
Ученик.

 

*  *  *

Всё мимолётнее касанья –
созвучней небу крылья птиц,
и брезжит радость узнаванья
в рассветной тихости ресниц;
несоразмерно одинока,
душа сегодня так хрупка;
сквозь лёд, обманчиво жестока,
теплее светится река;
неуловима снега манна,
а жизнь пронзительно тонка;
узор выводит филигранно
мороза жёсткая рука.

 

*  *  *

Чутко недвижен невидимый зверь –
Наст оседает под лапой прохладною.
Сонно слагает скрипучая ель
Песнь нелюдимо-нелепо-нескладную.
Ей подпевает полунощный  лес,
Лапчато-снежный, игольчато-сетчатый;
Вьюжноизотканный  полог небес
Сеет беспечно крупу бесконечную.
Видно: за облаком дышит луна;
Повелевая легко океанами.
Так под фатою смиренно скромна,
Будто монета скупого приданого.

 

*  *  *

Зимний
              застывший
                                  смешанный лес –
в нём потерялись осины,
                                           а ели,
с лета одетые в шубы,
                                       в свой мех
голые спрятать деревья успели.
В сумрак уткнувшись, обнявшись,
                                                            одни,
так неподвижно и грозно стояли,
словно бы знали,
                              что только они –
жизни цвета
                      до весны
                                       сохраняли.

 

Черно-белый пейзаж

Чёрные окна,
печали скрижали.
Чёрные ели,
уныния стражи.
Серые тучи по серому небу.
Равно теряются в снежном пейзаже –
реки, ручьи,
тонконогое детство,
в облике этих берёзок безлистых.
Сердце,
как лист оторвавшийся –
деться
некуда
в холоде дней серебристых.

 

*  *  *

Колокольня пьяна!
В ночь – решилась запеть:
Размечталась она –
Снежной став – улететь.
Никакой ни звонарь!                      
С дикой силой ветров –
Неземная печаль
Древних колоколов.

 

*  *  *

Монотонный, как дьячок,
поздно ветер подвизается;
по стеклу слеза течёт;
за оконцем ель-красавица.
Время вздрогнуло, и вот –
полночь лихо правит тризною –
Старый год закован в лёд,
никому его не вызволить.
Новый-новый Новый год:
весь с иголочки, не латаный,
звонкий-звонкий, как щегол,
белый-белый, не залапанный.
тихо выйду за порог –
поброжу-ка, неприкаянный –
белоствольных недотрог
хороводное мелькание,
звёзды колются в глаза,
тишина в ветвях качается,
а у каждого куста
тень сама себя пугается,
и мелькает, и плывёт – всё;
одно лишь постоянное:
небо гулкое, как лёд;
да луны улыбка странная.

 

Северо-восточная ночь

Дыхание морозного окна.
Свет фонаря – расплющенная брошь.
За форточкой раскрывшейся,  луна
под кровлю напряжённо прячет нож.
И комната, заложница окна,
пустая и холодная, не спит –
надрывная, безумная струна
в часах остановившихся дрожит.

 

Зимняя песня.

Луна светила тускло, в полнакала.
Фонарь маячил, снег во тьму кадил.
Метель ему прохода не давала,
И он остановился. И застыл.
Светились опушенные окошки:
У каждого была своя луна,
И к каждому вели свои дорожки.
Но всем скрипела старая сосна.
Ей, знала, до весны дожить
                                                 едва ли.
И самые заветные слова
Припоминала.
                         Но не понимали.
– Кряхтит старуха.
                              – Хо-ро-ши! – дрова.
 
И ветер, свирепея мутным взглядом,
Швыряя всё, на что хватало сил,
Задел сосну, нечаянно...
                                           И разом –
Всю ночь,
                    с её мерцаньем –
                                                  погасил.

 

*  *  *

Солнце холодное, в облака
зрак закатив, помутневший слегка,
в роли лунного двойника
средь белого дня предстало,
в снежных ветвях лицо потеряв –
на серебро невзначай обменяв
прочие драгметаллы.
Снег сопределен понятию свет,
грубой материи попросту нет,
каждый выходит за свой силуэт
в нежных пушистых кристаллах;
птица-душа замерла не дыша –
пусть за душой не найдёшь ни гроша
есть капитал в идеалах.
 
Небо, просеять все звёзды сумев,
день приодело в мерцающий мех;
в детских ладошках спрессованный снег,
ладно – сойдёт для начала,
белые люди... И первый успех –
снежная баба, белее нас всех;
памятник ждёт пьедестала!
В сумерках жмутся друг к дружке дома;
рифмы-дурнушки – тюрьма да сума –
можно сказать, от большого ума,
тянут к себе одеяло
снежного поля; бликующий смех:
где-то, кому-то, зачем-то...
 Для всех –
эха кривые зерцала.

 

*  *  *

Ветер
в лицо –
    снежностью,
      нежностью,
   белизной –
вдруг проявил,
   с поспешностью,
облик
твой
         неземной –
влажно смягчив
     линию
сжатых надменно губ,
грусти глаза
          синие
инеем обогнув –
вспыхнувших
 так доверчиво
детской души огнём.
Смотрим друг в друга,
    как в зеркало.
Смотрим.
     И узнаём.

 

*  *  *

Зима. Озноб забился в слово.
Но сердце верует в обман.
Какая новая зазноба:
И как пленителен роман.
Мечтанья вкрадчивы, как вечер.
Былая жизнь уже не в счёт.
И хочется зажечь все свечи,
И выбежать скорей навстречу,
Шептать: приди, приди ещё...
Но околдует спозаранок:
Зеледенит. И убежит
Пасти своих густых баранов;
В буранах с ними закружит.
Зима. Зимой оледенело
Застыла птица в вышине
Пустого неба, и не смела
Вернуться – к чуждой новизне.

Снегурочка

Овраг – прохлады закрома.
Ель в полусне роняет слёзы.
Здесь с летом шепчется зима,
В прелестном облике берёзы.
Но стоит только задремать...
Она – невольно – встрепенётся.
Начнет листву с себя срывать.
Пуховой шалью обернётся.
Она кружится – вся бела –
Какое белое веселье...
А лето вымерзло дотла.
А поле застлано постелью.
Овраг. Прохлады закрома.
Здесь гнёзда вьют лесные грёзы.
И сводит ласково с ума,
Чуть сладкий, вкус слезы берёзы.

 

*   *   *

Земные радости весны...
Их, власть телесности усталой,
смурной, насупленной зимы –
ни до кого не допускала.
Но ведь совсем уже не та,
и всё поёт не по канону,
метель, чья жалкая тщета –
не выпускать людей из дому.
Она ложится на порог –
не волком, а волчонком воя –
как будто ищет лишь предлог
скорей оставить поле боя.
И чуя вешнее тепло,
что в доме вечно обитает –
последний раз срывая зло –
вслед гостю,
в двери снег вметает.

Проталинка

Синие проталины на небе.
Перелётный крапчатый снежок,
Будто соль-скаредница на хлебе,
Тёплого дыханья чутко ждёт.
Серебром опушена аллейка.
Лёгкий сапожок сбивает лёд –
Ледяная леди на скамейке –
Чёрный-чёрный пудель возле ног.
А в руках – совсем наоборот –
Белый-белый книжный разворот
Дымчатых ресниц спокойный взлёт –
Синий взгляд: и синее мгновенье:
В вешнем небе жаворонка пенье...

 

*  *  *

Синяя, синяя, синяя гладь...
Длинная, длинная, длинная просека.
Эхо за птицей вдогонку уносится –
Что-то пытается ей досказать.
Тихая, тихая, тихая гладь...
Травы усохшие – блеклые проседи.
Что-то кончается с каждою осенью,
и ничего не связать, не связать.
Чистая, чистая, чистая гладь...
Снег засыпает равнины безбрежные.
И остаётся лишь нежное, нежное –
то, что нельзя никому передать.

 

*  *  *

Китайский снег укутывает ели.
Гравюрное двумерное пространство.
Изменчивые краски почернели.
Чтоб созерцать идею постоянства.
Приходят и уходят наши жизни,
но то, что неизменным остаётся –
принадлежит неведомой отчизне.
И сердце сердцу странно отзовётся.
Тушь напитает вдохновенье кисти.
Сюжет – небесной прихоти участье:
пространство дня по-доброму расчисти,
чтобы на нём напечатлелось счастье.
Гравюрный лист – идея постоянства –
живые краски скрыть себя хотели,
найдя свой путь в монашеское братство.
Китайский снег укутывает ели.