Ольга Ильницкая

СКВОЗНОЕ ЖИЛЬË

 

фото

 

 


***
Вот это жизнь: железными краями
цепляет мягкий мокрый воротник.
По чëрному асфальту с газырями
дорожек пешеходных, напрямик,
мимо резонов, луж, газонов, мимо
трамвайной остановки, магазина,
сквозь колкий и пронзительный пунктир
чужих малоприветливых квартир,
сквозь ливень, безоглядно и, устав,
почувствовать лопатками вокзал...
Остановиться. Переждать. Опять
куда-то прочь сквозь дождь, сквозь ночь бежать.
И вопрошать, и ворожить, и слушать,
как кто-то или что-то память глушит.
И верь не верь, но всë же лучше смерти
бежать под лëгкой сеткою дождя
туда, где только память, только ветер,
куда тебе бежать никак нельзя.
В другую даль. К чужому очагу.
Вот это жизнь: стоять на берегу
реки, с утра обрушившейся с неба,
и уносящей от причала в небыль.
Хватаясь за перила, на лету,
по лестницам, сквозь города, вокзалы,
и чтоб нигде никто тебя не ждал бы...
Такая жизнь.
1977г.

***
Бабушке Е.Н.
 

Потихонечку, потихо...
завожу я твой патефон.
За окном доцветают вишни.
Твои окна намного выше,
чем венец их цветущих голов.
Я к тебе приезжала чаще,
чем сады превращаются в чащи
непролазные, чем дитя
перейти могло Рубикон
от пророчества до девичества.
Вишни, бабушкино величество...

1990г.

***
Я помню добрую погоду, субботний день,
и пересуды, пересмехи трëх деревень,
закутанных в сугробы меха печных дымов,
за частоколом вздорных слухов, лукавых слов.
 
Встречали солью и хлебами в тех деревнях.
Входили в избы. Щи хлебали. Смущали баб.
Ядрëный корень. Луны бëдер. Похмельный вздор.
И осуждающий старуший прищур в упор.
 
Мы были молоды. Плевали на беды их.
Мы б жизнь оставили, как бабу, для всех других...

Не первый год живу на свете - не первый день
я начинаю с перевздохов тех деревень.
А три деревни, три дороги, три грешных дня
простят, помянут и забудут потом меня.

1982г.
 
РУСЬ
Она проходит скованной походкой.
Рот у неë тоскующий и сладкий.
Ей смотрят вслед солдаты и солдатки.
Она не замечает никого.
Она знавала царственные губы, -
но царь убит, все сгинуло, и вот -
толпы распахнут миллионный рот:
площадный гул, размëт полотнищ грубых,
распад времëн и пасмурный народ.
Послушайте! Ещë одно мгновенье,
пока она касается ступеней
и повторяет слабые слова:
"Отечество болит. Рассыпан бисер,
разбиты губы. Я опять одна.
Господь нанижет бисер и покинет
наш бедный мир. Он жалкий мир простит.
Вот он возносится... Вот он уже летит...".
1994г.

***
ПРИДНЕСТРОВЬЕ...

Бывает, проснешься и видишь
рождение ткани живой.
Опричник вещает про идиш
и песьей грозит головой.

Надеясь, что память заспится,
в окно замирая, глядишь:
то улица - кошкою мчится,
то - жмется к фундаменту мышь,
то правый ведëт депутат
не менее правых солдат.

И ты, столбенея всë больше,
растерянно смотришь: рассвет.
Опричник с ожившей собакой.
Молдавии мирной букет...

Представишь - и тут же случится.
На площади, среди дня,
"кукушка" над нами кружится
и глазом косит на меня.
А я...разговоры веду
с гвардейцем, бывавшим в аду.

("кукушка" - снайпер).
1993г.
***
Посеешь смерть - восходит жизнь на свет из самой гущи грязи. Всем животом желаю в князи! По праву нрава. Зову крови. ...А пуще нет у нас неволи в больном отечестве, чем жить у памяти в крутой горсти и поперек себя расти. Что отступиться не дало от красноглинных, черноземных, костьми усеянных земель, и от отцовских вечных правил, и от отцовских деревень, где пересчитан каждый всход, где каждый всякому татарин, нет, хуже чем...Но без господ! И оступиться не давало, и делать правду под отчëт. А для неправд особый счет давно прабабка завещала. Мой дед украл еë в Кабуле, и вот праправнуков обули в кирзу. И лучше не могли! Но жмут мальчишкам сапоги. И матери из года в год повестки ждут. И множат род. И нянчат страх - до скорбных дней над орденами сыновей. Рос крест у деда в огороде: двадцать второй и тридцать третий, сорок седьмой, и вот окрест уже крестов голодных лес о каждом годе... Ответь мне кто-нибудь, скажи, как дорасти до той межи, до рубежа, чтоб отделил надежду от живых могил. Чтоб смысл из памяти пророс, из самой гущи вязких глин, из тëмных родовых глубин: чтоб от рожденья - не в рабы. От пуповины - не в гробы.
1986г.

 

***
НАКАНУНЕ
Сто лет подряд и тысячи веков
росло державы каменное тело.
В нем сердце, обрываясь, холодело,
не узнавая первозданных слов.

На площадях безумеет людьë.
По переулкам ходят душегубы.
И бронетранспортëра выхлоп грубый
врачует жизнь верней, чем мумиë.

Под пятернëй правительственной длани
Не покачнутся стены вечных зданий,
вместилища пороков и надежд.
Война уснëт. Еë приспит мятеж.

И воровская шайка облегчëнно
поднимет флаг над горизонтом, черным
от дыма завоëванных высот.
и всех нас от погибели...Спасëт.
1991г.
 
***
Маме.

Я детства светлого приметы
в портфеле бережно храню.
На грамотах усатые портреты
день будущий грозит предать огню.

Он очистительно пройдëт из дома в дом.
Который год балуем с петухом...

Мне платья школьные портниха шила
из прокурорского сукна.
А мать всю жизнь мундир носила.
И тяжести его была верна.

1988г.
 
***
М.Гефтеру.

Тихо-тихо к Вам присяду в изголовье,
напою мелодию старинную.
Расскажу, как трудно быть печальною.
Покажу, как больно быть счастливою.

Вам спою о неумеющих быть сильными.
О боящихся обид. И пересудов.
Не боящихся единственного -
ливня, изменяющего суть.

1974г.
 
***
Жить - это значит ждать
под угрозой семи жал.
Значит любить и взять
то, чего Бог не дал.
Струны зажать в горсти,
выпустить птицу "жаль",
выпустить птицу "соль",
мучая птицу "си",
мучая птицу "до",
выпустить птицу "ля".
И головы не снести.
Жить - это свечку жечь
денно и нощно, чтоб
белым лицом лечь
в день, словно в светлый гроб.
1990г.
 
***
Фиолетов, неловок и жалок
резкий крик затихающих галок.
Тëмен выдох сквозного жилья.
Долго едем -а кто и откуда?
Долго едем - пошто и куда?
Мы по-птичьи стремились к полëтам.
Мы забыли, как куры, про это.
Дом добротен, надëжны засовы,
в очаге жадный прикус огня.
...По углам раскатились колëса,
в каждой спице по птице храня.
1985г.
 
***
1
Открываю двери. Но закрывает ветер двери. 
Выхожу за двери. Но возвращает кто-то в дом.
- Отпусти меня, - кричу, - отпусти за ради Бога!
Отвечает – ни за что ты не перейдешь порога!
- Ненавижу, не хочу! Отпусти меня, не мучай!
Отвечает – не пущу. Придержу на всякий случай.
- Кто ты, - спрашиваю, - кто? Почему тебя не вижу?
Отвечает – я спрошу! – Неужели плохо так, что
не слышишь и не видишь, как вокруг тебя светло,
как тепло, как распрекрасно? – Кто ты, - спрашиваю, - кто?
Отвечает – все напрасно. Все напрасно, - говорит.

2 
- Уберите ваши ноги, убедительно прошу!
Но сидит, поперек моей дороги, но сидит,
меня не слыша, и бумажкою шуршит.
- Ваши ноги, - говорю, - поперек пути,
прошу вас, разрешите мне пройти!
Отвечает: - Я не слышу. И не вижу, - говорит, -
поперек чего лежит моя правая нога,
моя левая нога. Надоело мне, ей - Богу,
разговаривать с тобой. Не ходи моей дорогой.
Неходимоейдорогой. Не ходи этой дорогой,
Дорогой!

3 
Надоело, надоело это дело:
жить, жить, жить.
Надоело, надоело это дело:
ждать, ждать, ждать.
Успокоит меня друг, – говорить ему – Спасибо! –
надоело. Надоело. Надоело говорить.

1994г.