Александр Шишкин

 

МЕТАМОРФОЗЫ ЛУНЫ

Стихотворения из книги «Corpus Animae» и новые стихотворения.

***

Желчно

скалится месяц

беззубой улыбкой.

***

]≋[[1] собраны вместе в штрафной батальон

Проломить скорлупу обороны пространства,

]≋[ люди, лишенные постоянства,

]≋[ родное гнездо ]≋[ спальный вагон.

]≋[ вчера провожали ]≋[ встречают сегодня,

]≋[ они на размазанной карте дороги.

Тянет нити судьба,

проводами цепляет за горло,

Надвигается лес

и несется луна от погони

Сине—мраморных туч,

обложивших ]≋[ твердь,

]≋[ свод ]≋[ метро

]≋[  время стоит,

]≋[ движутся рельсы ]≋[

Опоздав, ]≋[

завтра ]≋[

будет в пути]≋[

время в пути ]≋[

Отраженье мое на стекле до зари,

Зацепившись огнем папиросы

за брешь в разговоре,

]≋[ завтра ]≋[

придорожным репейником

в поле

]≋[ вместе со мной

надрывать кадыком волдыри,

]≋[ завтра ]≋[

вспоминать ]≋[

глаза провожавших

]≋[ кричать,

]≋[ уже невозможно понять —

]≋[ мудрость

София –

]≋[ дальше,

]≋[ дальше со мной,

]≋[ к тебе,

пока нет]≋[

тебя?

***

]≋[ тянется ]≋[ жизнь,

Как затяжка горька и дымна,

И луна обгрызанной дынной

Коркой светит, ]≋[ глаз не смежить;

Что сказал нам Экклезиаст —

Это знание хуже неволи

Пропускает в подкорку корни,

Лечит лучше ]≋[ лекарств.

]≋[ прогулки по снам длинны,

]≋[ любовь обретает реальность —

С пробуждением диаметрально

Все предметы обнажены,

]≋[ объемность настоль резка,

Что последствия этой реформы

Застывают комом у горла

]≋[ ]≋[ конвой по бокам.

***

Возьми свирель, — играй всю ночь.

Кроме загадок и постели,

Чем ублажишь царя ты дочь?

Себя попробуй превозмочь,

Просверести о лесе, мелях,

Стрекозах в тростнике глухом.

Ее головка на коленях

Сильней и крепче всех оков.

Что эти песни иноземца,

Текущие всю ночь рекой,

Расскажут сонным поселенцам

В тени под крепостной стеной?

А бронзовый восточный месяц,

Заточенный, точно для мести,

В тьму занесен над головой.

Играй свирель, пой песни, пой.

***

Луна. Безумие. Недвижимые тени.

И музыка от пьяного веселья.

Через покров нательный

Просвечивают острые сосцы.

Как далеко от свежести весенней.

Как далеко от светскости степенной.

Прогулочные бесят бубенцы.

Здесь будущее `стоит, и стоит,

И стонет, а `стоит поманить,

Оно издёвкой обернется

Курортного протуберанца,

Сгоревшей кожею, натертостью, тоской.

И девка рот помадит. Обораться

В фаллические караоки. Никакой.

Как впавший в равнодушье бегемот

Глаза и уши выставил на солнце.

Глаза закрыл. Глухой или немой -

Что лучше? Лучше уколоться.

Тела. Нет толка. Есть покой.

Биологическое единенье вида

В небесной незадачливой пивной.

Бессмысленность - все в ней и не обидно.

Хоть…

Из тьмы выходят девушки, блестя монистами.

*** 

Трехосна тьма, нагружена невероятностью сознанья,

Выруливает пьяной шоферней из плохо освещенной подворотни.

Беги за мной. Я вижу, как спастись сквозь прах окаменевшего асфальта.

Беги. Чтоб свист ободранного горла сжег

Возможности вернуться и сказать.

Невесть где был, невесты не привел, от остова домашнего угли –

В неверности соседского молчанья

Есть сладкое из сказок о Садко,

Когда он пел среди немых русалок

И гусли булькали и вторили ему.

Отсутствие сюжета возлюблю за искренность лирических пассажей

Безволье формы, заполошный слух и белену за мутными зрачками –

Веди меня безумная во тьме, чтоб раздавить безмозглое сознанье

Присутствием при собственном рожденье, с оторванною пуповиной

И материнской кровью на лице – и крик свой слышать, слышать не во сне.

Веди меня любимых пережить и чувствовать железные рубли

На яблоках глазных…

Девятая луна отражена в тазу кровавым детским местом.

На улице гарцуют кришнаиты под звон напоминальных бубенцов.

И желтый безъязыкий колоколец висит луна чуть набок – набекрень,

Сглотнув свою селенную сегментность.

Здесь каждый говорит, здесь каждый слышит, сквозь стены видит –

В божестве своем, рачком под раковинкой, ползает по суше, пока бежит,

Пока на ниточке небесной держит море, пока простая бледность у лица,

Побитого космическою оспой – не сменится приливною волной.

Ундина спит во льду средь изумрудных тварей.

Луч отраженный расслоился на разломах,

Прощупывает земноводных плоть.

Когда же кончится из ничего рождение?

Когда безволие меж небом и сознаньем натянутое  -  разорвет

Неузнаваемый любимый крик?

Все девять лун я думал о тебе.

Поблескивая лысинами в тьме,

Уходят кришнаитские подлунки.

Сюжет настолько вписан в точный срок,

Настолько мал источник вдохновенья,

Что ухватиться деснами могу

За луны материнские.

Забудь.

***

Туман и полная луна желтком глазуньи на тефлоне ночи.

Въезжаем в заграничную жару.

Армянский украинец Ай-вазовский свой зуд истомный

Степи передал с таким же с пылу – с жару ароматом.

Куда бежать? Мизгирьная тоска, что два соска под простыней вагонной,

Наброшенной в задушенном плацкарте, куда-то в Уж-город,

В неведомую ночь, распаханную степь, задымленную глотку,

Все тянущую терпкий самосад тяжелого как лепень возрожденья,

Прошедшего в казацких сапогах и смытого с рассохшейся дороги

Кабацкой песнею, губастою шинкаркой и пылью с непонятным выраженьем

Рябого богомазного лица. Дорога катится, стучит, что два яйца,

В пасхальную пупырчатую горку и девушка, припухшая спросонья,

Ночнушку поправляет безконца во сне, не понимая – терракота

Светильника ее обожжена огнем, заложенным до сотворенья мира.

Луна как заяц шарит по кустам, и глазу между «жинкой» и луною

Болтаться в пустоте своей легко – короткая российская верста

Пологою железною рекою сливается слезинкою с листа,

И если бы дотронуться губами до этого нежнейшего потира,

То приобщиться к вечности покоя средь потной суеты левкоя

Промеж горошка саженного для естественного удобренья поля

Свободно можно.

Выйди из купе, дойди до сплошь железного сортира

И выдай, как при сотворенье мира,  все три среды, –

Жизнь потная идет в заезженном до проседей вагоне –

У тамбура звон склянок пив-воды, застрявший в ухе с золотой серьгою.

Ты гонишь, ты не годен, ты тамбов-ский волк – товарищ по несчастью,

Ты в город, шелушенный как початок, как лопнувший каштан, свои мозги

Поджаривший подольски «на асфальту», безграмотно, почти что от балды

И с голоду, между застывших шкварок от Сковороды

Яичницы небесной озаренья, - ты едешь в город мудрости сожрать.

И я, твой раб – бессмысленное пенье,

Минервой из шерстеющих ушей уже почти достал, как сваренный рапан,

Мысль. Съежилась – никак не отстается. Беда, бессмысленно, бормотно, но крадется

В осьмушку и в петит издаться в три конца.

Ночь, проводник, курортная пора

Куда меня несет из теплого подушья? Отчетлива луна и девушка в удушье,

Раздвоенность лица в окне, но не двойник, что было б круче,

И с дуру брянский пограничник лезет в душу: - Где взял? Куда везешь?

Задекларируй! – Душа, что контрабандная трава, душиста и пьяна,

Кричит: – Подикась, выкусь! - И рожа пусть крива и неисправен прикус,

И с рожей, и с душой по ночи проберусь таманьским белоглазым молчуном,

Здесь мирным и честным контрабандистом засну под белым парусом простым.

Таможенным досмотром у виска ночь скрутит самокрутку-безымянку

И выкурит у тамбурной печи. Я там смолил, пока луна свалилась

Девичьим плеером в бульварные кусты – ищи-свищи, хоть выколи глаза.

Но меж платформ возник вокзал в ампир одетый, пьяный офицер

В парадной форме – дивно и смешно. Луна опять висит

Фингалом, фонарем, невнятным текстом из поминок Финигана

Иль мертвым лебедем Плесецкой на полу. Какая у небесного светила

Живучесть обнаружилась. Пора забраться за пределы Конотопа,

В хохляндию – великую державу, энеевскую жлобизну,

Там выколют акации глаза под неусыпный стрекот засохшего любовника зари.

Окно открыто – жовтно и блакитно приветсвие из материнских уст.

Проснись, девица, твой сорокапуст закончится до нового потопа,

В плену садов, под нищенский акорд стареющего бандуриста,

Под гогод белогрудый жирных гусей, - исчезнут надоевшие угри.

И тонких связей томная прохлада тебя коснется трепетной рукой.

Пророчество се сбудется, а мне осталось сна на парашутных стропах

Меньше часа. Опять раскрыло утро купол, расцвеченный немыслимо шелками,

В ременных сочлененьях – упаду

И буду видеть сны, что далеко,

И буду на собачьей мове лаять

Слова любви, позора и тоски,

Разбросанной в могильниках нетленных.

***

---