Против запланированного мы задержались в Москве на две недели и думали, что уже не застанем луговую клубнику.
Ан, нет!
Утром пошли, как нам подсказали, по Ласицкой дороге, мимо Чёрного Озера, которое в этом месте совершенно зелёное, мимо залива Старицы с островком травы, по дороге вдоль Старицы через Шрибковую речку, первый луг, потом второй луг.
И вот: над тобою небо, вдали деревья, вокруг трава, перед носом на тонких ножках гроздья клубники.
Раз-раз-раз, больше нет.
Как же нет: траву раздвигаешь рукой, а там — опять.
Уже сидишь, потом лежишь.
Руками хвать-хвать-хвать.
В корзинку, в корзинку.
В рот, в рот.
Изнемогаешь, но остановиться невозможно, только от насекомых отмахиваешься, и хвать-хвать-хвать, раздвигаешь, и хвать-хвать-хвать.
Наверное, Создатель специально придумал луговую клубнику, чтобы человек получал удовольствие в труде, вопреки труду, благодаря труду.
Чтобы пряталась в траве, внизу, у самой земли, чтобы сверху небо было, чтобы лечь на спину и глядеть, а боковым зрением подмечать: она опять из травы выглядывает.
Перезрелая в руках мнётся, ах, обидно, другая крупная сама в корзинку хочет, ну, а эту и в рот можно, эта укатилась куда-то, за нею тянешься, траву раздвигаешь, а там — опять.
Ни конца, ни края.
Большим усилием воли встаёшь и, пошатываясь, уходишь: вдоль Старицы, через Шкрибковую речку, мимо Чёрного озера, домой, на крылечко, где тенёк, холодное пиво и привезённая из Москвы скумбрия холодного копчения.