 |
С зелёных ветвей осыпается снег на тёмную землю тропы.
У ворот монастырских стоит человек, не решается войти.
Старые птицы сидят на воротах, у старых птиц глупые сердца.
Я такое же хочу!
Порывшись в дорожной сумке, находит лепёшку.
Птицы смотрят круглым глазом.
Подобрав крошки, взлетают, кричат презрительно и скрываются в тумане.
Не колышется туман, устилающий долину.
Дорогу, по которой он пришёл снизу, будто обрезало.
Скрипят дверные петли.
Двор монастырский мох устилает.
Седой как стены, в морщинах-трещинах, с расшатанными зубами камней.
Монах в тёмно-серой рясе деловито проходит мимо, плечи согнув, не повернув головы.
Он дал обет: не замечать людей.
За седыми стенами тепло, сытый огонь лижет лениво сырое полено.
Встречающий монах всё кланяется и приглашает жестами, пытаясь что-то сказать.
Руками, плечами, ушами и носом, и даже волнением тёмно-коричневой рясы.
Он дал обет: не говорить с людьми.
В трапезной тихо-пустынно, неурочное время.
Для путника находится миска с остывашим рисом.
Повар-монах всё говорит и говорит.
Расспрашивает о том, что за дорога у путника, рассказывает о том, какой день сегодня.
И просит прощения за остывший рис.
И смотрит себе на колени, укрытые тёмно-зелёной рясой.
Он дал обет: не глядеть на людей.
Проснувшись в пустоте полутёмной кельи, путник раглядывает кругление низких сводов.
Утром его принимает сам настоятель.
Обнимает за плечи, усаживает в кресла, вино наливает.
И курит сигару, огромно-волосатую, как его живот.
Который он громко скребёт, запустив руку под цветастую рубаху.
И весело смеётся своим же собственным анекдотам, неприличным сверх меры.
У него самый трудный обет: никогда не молиться Богу.
Только тогда, покраснев и смущаясь, понимает путник, сколь слаба ещё его вера.
Покидая монастырь, он делится с птицами последней лепёшкой.
И уходит вниз по дороге, которую будто обрезало.
Скрывается в тумане, который не колышется.
18 октября 2007г.