 |
Кадрия |
 |
досье
|
Кадрия |
|
ПРЯМЫЕ ССЫЛКИ НА ФИЛЬМЫ:
Вибрации и резонансы Кадрии Галеевой
По настоящему её знают только самые близкие люди. Для прочих эта маленькая скромная женщина всегда в тени своего спутника… Так, стоп! Принимая от редактора «Московского BAZARа» Светланы Судариковой задание взять интервью у живописца – автора самобытных картин Кадрии Галеевой, я получила строгое ограничение: её известного мужа – математика, философа, литератора и художника Игоря Бурдонова – в нашем разговоре не будет. И это справедливо: невзирая на крепкие узы брака (в 2021 году семейному союзу Бурдонов-Галеева исполнится 50 лет!), в творчестве каждый из супругов идёт своим путём. Определить художественное направление работ Кадрии одним словом сложно, они очень добрые, искренние, в них есть индивидуальный авторский стиль, но – разные, можно отметить признаки наив-арта, импрессионизма, экспрессионизма, реализма… Если верно утверждение, что в картинах художника отражается его душа, то понять человека «до донышка» просто – нужно лишь разглядеть и разгадать это отражение.
Наиболее полно живопись Кадрии Галеевой представляли персональные выставки: в библиотеках Москвы – № 99 СВАО («Фрезия», 2008 г.) и № 42 им. Платонова («Окно», 2015 г.), в Троицком Доме учёных (2010 г.). Отдельные работы экспонировались во Дворце молодёжи (выставка «Лабиринт», 1988 г.), в Музее наивного искусства в рамках Московского международного фестиваля наивного искусства и творчества аутсайдеров «Фестнаив» (2017 г.), на итоговом вернисаже сербско-российского пленэра в г. Шед (Сербия, 2018 г.).
Однако свои работы Кадрия Абдулвалеевна на всеобщее обозрение выставляет неохотно. Почему? Потому что… Впрочем, пусть она отвечает на вопросы сама:
– Не люблю я публичность… Может, смелости не хватает… Ведь если человек честный, я имею в виду, в творчестве своём честный – неважно, чем он занимается, пишет или рисует – он обнажается и становится беззащитным! Каждый может его обсудить и при этом осудить, раскритиковать не всегда по делу. Пусть даже не по злобе, а просто от непонимания. Я не профессионал, мне важнее что-то открыть не для всех, а в себе для себя. И потом… Я думаю, каждому, кто занимается хоть каким-то видом творчества, не так важна известность, как сам процесс. Я получаю удовольствие от работы с красками, от созерцания природы или городского пейзажа и своих попыток перенести личное впечатление на холст, пусть даже эти попытки не всегда удачные.
– В какой семье ты росла? Твои родители были творческими людьми?
– Нет. Мама из семьи священника, её отец, мой дедушка, был муллой, а она стала инженером-химиком. Папа был военным, потом вышел в отставку. Двое детей: я – старшая, и брат на три года моложе.
– Ты всерьёз и глубоко интересуешься не только живописью, но и музыкой. Неужели не было в роду ни художников, ни музыкантов.
– Один мамин брат учился в авиационном институте и одновременно посещал художественное училище, да ещё и пел неплохо, но не стал ни художником, ни певцом. Папин брат играл в оркестре оперного театра на гобое, а жена его была там же примой. Я очень любила ходить с ними в театр. Дядя меня водил туда в зимние и весенние каникулы, я переслушала все оперы с огромным интересом и удовольствием…
– …а стала почему-то металлургом.
– Все мои старшие родственники считали, что если человек выбирает гуманитарное направление, у него «не все дома»! Несмотря на то, что и мамины братья, и она сама неплохо рисовали, все они были убеждены, что художник – это не серьёзная профессия. Видимо, это как-то мне понемногу внушалось. К тому же в те годы самыми крутыми лириками были физики – они писали стихи, пели песни, путешествовали! Стать математиком, физиком, химиком было престижно! Учителя наши по этим предметам очень гордились учениками, которые шли по их стопам. Было даже что-то вроде соревнования среди них, кто больше выпустит последователей. Уже студенткой я встретила свою учительницу химии Нонну Петровну, и она мне сказала: «Спасибо, Кадрия, не подвела!»
– У меня в голове не укладывается: девочка – маленькая, хрупкая, с очевидно гуманитарным складом натуры одна отправилась из Казани в Москву поступать в институт стали и сплавов! И родители тебя отпустили без сопротивления?
– Как ни странно, отпустили. Потому что они понимали: сопротивляться бесполезно, всё равно сделаю по-своему. Я не то чтобы упрямая была, скорее, настойчивая, с характером.
– Не пожалела?
– Нет! Я и училась с удовольствием, и работала после института на авиационном заводе инженером с огромным интересом! Мне моя профессия нравилась.
– И всё-таки живопись пришла в твою жизнь. Как?
– Это случилось уже после того, как мы с Игорем поженились. Каждый выходной мы ходили в походы с ночевками. С друзьями, позже – с сыном. Уезжали в пятницу вечером, возвращались в воскресенье вечером и в понедельник с утра шли на работу. Мы оба любим путешествия, природу, и вот однажды у меня возникла мысль: а не купить ли нам акварельные краски, не попытаться ли перенести свои впечатления на бумагу.
– А до этого ни ты, ни Игорь за кисти не брались?
– Нет! Мы оба тогда начали заниматься живописью – каждый по-своему. Вот удивительно: смотрим на одно и то же место, а изображаем его по-разному. А потом как-то само собой получилось, что мы подружились с художниками здесь, у нас в Лианозово. Тогда ещё был жив Витя Николаев. Мы к нему приходили спонтанно, он музыку включал… Такие были замечательные встречи и посиделки! В общем, постепенно как-то втянулись.
– И увлеклись Китаем тоже вместе?
– Нет, это только Игоря увлекло, но не без моего участия. Был 1982 год. Я тогда работала на авиационном заводе, где часто продавали всякий дефицит, и купила книгу с картинами Ци Бай Ши. Роскошный альбом! Игорь стал изучать его, других мастеров китайской графики и работать дальше акварелью. А мне ближе оказалось масло. На мой взгляд, у масляных красок больше возможностей. Если получилось что-то неудачно, акварель уже нельзя исправить, а масляную живопись можно.
– Часто это делаешь?
– У меня крайне мало работ, которые мне однозначно нравятся, и я не хочу ничего в них изменить. Чаще смотрю на уже готовую картину и думаю, что вот здесь, и здесь, и здесь надо было сделать по-другому.
– Словом, увлечение живописью началось сразу после института, вместе с началом работы и семейной жизни. Потом ребёнок, друзья… Ваш дом всегда был и остаётся чрезвычайно гостеприимным.
– Да, у нас постоянно народ толпился. Некоторые даже жили неделями. Сейчас тоже постоянно с нами друзья и в СНТ, и в Липовке.
– Ты ведь и готовишь превосходно.
– Это, я думаю, врождённое. Мама и папа прекрасно готовили, но меня специально никто не учил. Наверное, генетика.
– Верю! Я сама, когда впервые сварила украинский борщ, страшно удивилась: получилось отлично! Точно, гены мамы-украинки. Но как тебе удалось не свалиться в быт? Как тебя на всё хватало?
– Сама удивляюсь. Молодые были, энергичные… Не только гости постоянно, работа и походы – это летом, в основном, ещё мы любили ходить в театры, на концерты и выставки…
– Плюс живопись?
– И это тоже. Мы подружились с Сашей Белугиным, с Валерой Красильниковым – прекрасный был художник, к сожалению его работы куда-то исчезли, с Витей Николаевым и его женой Татьяной, реставратором в Пушкинском музее, которая всегда предоставляла нам возможность попасть на уникальные выставки…
– Как говорят, в работе писателя главное «начитанность», то есть, большой багаж прочитанных выдающихся произведений, а в работе художника главное – «насмотренность», то есть, личное знакомство с произведениями мирового уровня. Много подлинников довелось увидеть?
– Да, много. И в наших, российских музеях, и за рубежом.
– Вы с Игорем несколько раз были во Франции, на родине импрессионизма, в Испании, Китае, Италии… Сильно изменился взгляд на работы, с которыми ты была знакома только по репродукциям?
– Взгляд особо не изменился, но пришло понимание, что никакая репродукция не передаст то, что несёт в себе авторское произведение. По репродукциям можно знакомиться поверхностно, просто, чтобы знать, что вот, есть такая картина, не более того. Но только подлинник несёт те вибрации жизни, мира, которые передаёт большой художник только ему одному известным способом! Сколько бы раз я не приходила в музей Орсе, я не устаю удивляться красочности работ Мане… Художников учат: нельзя смешивать больше трёх красок, получится грязь, а он накладывал разные краски одна на другую по несколько и никакой грязи! Краски играют, живут! Такое можно увидеть лишь в подлиннике, в печати или на экране эффект восприятия совсем другой! Другой резонанс произведения со зрителем.
– Сейчас стало модно организовывать выставки художников с участием копий, фотографий, Такой была выставка Дали в Манеже… Или выставка Ван Гога «Ожившие картины». Как думаешь, можно получить представление о художнике по таким экспозициям?
– Репродукция, конечно, не будет иметь той энергии, какие несёт подлинник, но это лучше, чем вот эти визуализации с применением анимации, когда всё шевелится, имитируя живое. Мне кажется, это даже вредно, потому что искажает труд художника, придаёт ему совершенно иную смысловую нагрузку, не ту, которую заложил автор, изменяют передачу мироощущения и, конечно, совершенно другие вибрации.
– Кто тебя учил?
– Никто. Сама читала специальную литературу, смотрела, осмысляла.
– Не было желания поступить куда-нибудь, получить образование?
– Никогда! Меня друзья учили и сейчас учат. Саша Белугин до сих пор советами помогает. Валера Красильников, когда приходил, говорил: «Господи, ну почему ты так шизофренически врубаешься в этот зелёный цвет?!» У меня всегда очень много разного зелёного… Витя Николаев смотрел на мои работы и уверял, что мне не нужно учиться, потому что «ты потеряешь то, что дано только тебе и больше никому». Вот я участвовала в выставках в Музее наивного искусства как художник-наивист, но в то же время у меня не чистый наив. Я, наверное, где-то посередине между реалистом и примитивистом. Наверное, поэтому ощущаю себя ни к какому направлению не причастной. Самая первая выставка, где я принимала участие, называлась «Лабиринт», проходила она в 1988 году во Дворце молодёжи. Там выставлялись молодые художники, профессиональные. У меня искусствоведы отобрали три работы, и когда я увидела, с кем рядом, с какими мастерами висят мои несчастные картинки, я поняла, что категорически не хочу ни учиться, ни выставляться!
– Зачем тогда ты трудишься, зачем пишешь картины?
– Ради самого творческого процесса. Причём, летом мне меньше всего хочется работать на холсте, больше тянет смотреть, созерцать, я только изредка набрасываю этюды. А зимой и ранней весной доделываю их.
– По фото или по памяти?
– По памяти, в основном, крайне редко смотрю на фото.
– Сейчас вокруг нас очень много самодеятельных поэтов, писателей, художников. Я знаю, ты охотно отзываешься на чужие успехи, радуешься им. Помнишь парня из Ливии Валеда Абдо, с которым ты меня в интернете познакомила? Он рисует фломастерами несколько нелепо, но так трогательно и привлекательно. Его многие ругают, а ты поддержала. По доброте душевной или что-то в его рисунках тебя действительно тронуло?
– Мне рисунки Валеда очень понравились! У него рука от природы поставлена, чувство цвета идеальное и оно сочетается с искренностью. Это как музыкальный слух: или дано, или нет. Боженька поцеловал – это всегда видно! Таким же был Ван Гог, в нём отзывался мир, и он смело переносил свои чувства на холст. Когда мы были в Сербии на сербско-российском пленэре, там, в основном, профессионалы собрались, но далеко не у всех даже при правильном, безупречном исполнении получалась искренняя, честная работа.
– Можешь назвать любимых художников?
– Я в последнее время увлеклась Феликсом Валлоттоном. Он очень плоскостной, но мне близок.
– Потому что вы с ним чем-то похожи по стилю.
– Возможно. Ещё Морис Вламинк. Он такой… Конкретный. Чёрный цвет у него – это чёрный, красный – это красный. Вроде ничего сложного, но впечатление производит сильнейшее. В то же время, знакомство с подлинниками не всегда даёт положительный эффект. Я когда в музее Орсе увидела работы Руссо, была просто потрясена, какие они огромные и давящие! Совершенно другое резонансное впечатление, чем от репродукции. По репродукциям он мне нравился, а после личного знакомства разонравился.
– Тебя жизнь немало побила. Раннее начало самостоятельной жизни, утраты близких, трагическая гибель взрослого сына… Тяжёлые испытания. При этом я постоянно слышу от тебя, что ты кого-то жалеешь. Больных, бедных, даже виртуальных друзей из Ливии и Алжира, где сейчас война. Откуда столько душевных сил?
– Это называется эмпатией. Она у меня есть. Кстати, Рустам (сын Игоря Бурдонова и Кадрии Галеевой, судьбу которого И. Бурдонов описал в романе «Альбом фотографий» – С.К.) обладал ею в ещё большей степени, потому ему было гораздо сложнее жить. Он чувствовал всех людей и видел их каким-то особенным внутренним вИдением. Но ему было труднее, я умею закрываться в своём мире, а он был открытым ко всем.
– Зачем ты учишь французский язык?
– Очень люблю Францию. Особенно юг. Мне там всё нравится, всё мило. И я хочу лучше понимать эту страну, её культуру, а культура – это, прежде всего, язык, на котором говорят в стране. С удовольствием читаю книги на французском, разговариваю с Верой Сажиной и своей учительницей Дашей. Да, Франция близка мне и очень жаль, что сегодня там столько трагических событий происходит.
– Политика нынче тема номер один. Ты в неё включаешься?
– Мы с Игорем следим за событиями, конечно, но отношение к этой теме у нас очень изменилось. Такой активности, как в 90-е годы, уже не проявляем. Больше я на площадь с плакатами не выйду и поддерживать никого не буду. Не вижу никакого смысла в стремлении что-то разрушать, мне ближе созидание.
– Какие планы на будущее?
– Никаких. Планов нет, есть дела, которые надо сделать. Розы на зиму укрыть, заготовки сделать… Ну и закончить несколько начатых работ.
– Тогда на прощание от себя и наших читателей я пожелаю тебе много удачно созданных картин и побольше смелости в их показе зрителям хотя бы в интернете. Даже если будет много злобных критиков, всё равно и поклонников, я уверена, будет много.
– Спасибо большое.
БЛИЦ НА ПРОЩАНИЕ
– Цвет чёрный или белый?
– Белый.
– Чай или кофе?
– Чай.
– Квадрат или круг?
– Квадрат.
– Кошка или собака?
– Кошка.
– Идти или лететь?
– Идти.
– Вода или воздух?
– Вода.
– Жара или холод?
– Холод.
– Счастье или покой?
– Ещё несколько лет назад я бы выбрала счастье, а сейчас выбираю покой.