- Рустам много читал, но почему-то не пишет о прочитанных книгах. В детстве его любимыми книгами и авторами были «Приключения Незнайки», «Старик Хоттабыч», Аркадий Гайдар, «Песнь о Гайавате» Лонгфелло – в детстве, во время болезни, ему нравилось слушать, как я читаю вслух по главке в день, «Приключения Гулливера» Джонатана Свифта – полное академическое издание, и многие другие.
- А ещё, как ни странно, «Жизнь и ловля пресноводных рыб» Леонида Сабанеева. На острове на Волге все рыбачили, а Муслим-абы, дэв-ати и Фарид были заядлыми рыбаками. Рустам, конечно, тоже ловил рыбу, но так и не полюбил это занятие. Наверное, для него оно было слишком тихим, он не мог усидеть на месте, а его энергия не могла успокоиться в рыбалке. Время движения бушевало в нём, а время покоя скрывалось в тени. Но книжку о рыбах и рыбной ловле он читал и перечитывал много раз. Что он в ней находил?
- Став старше, Рустам читал ещё больше. Очень любил Чехова и, особенно, Тургенева. Перечитал кучу фантастики и детективов, в основном, хороших, которые мы собирали, что, впрочем, не удивительно. Удивительно то, например, что он с интересом прочитал двухтомник Готорна – я не смог его осилить.
- Иногда книга идёт, а иногда – не идёт. И тогда я ловлю себя на мысли, что это меня расстраивает больше, чем смерть Рустама. Пока я не начинаю об этом думать. А тогда уже ничего не идёт: ни книга, ни жизнь. Нужно отойти. Но отойти надолго я не могу, иначе я никогда не закончу книгу.
- Сначала я думал, что книга будет более художественная и менее документальная. Но документы: фотографии, дневники, письма, – имеют страшную силу. Всякие «художества» кажутся мелкими, скучными, искусственными, глупыми и пошлыми. Нужно бы это сначала переосмыслить и перечувствовать, а потом уж писать. Так я и буду делать – потом. Эта книга и есть мой способ переосмысливания и перечувствования. Теперь меня уже не очень волнует, получится книга хорошая или плохая.
- Но нужно, чтоб получилась хорошая. Чтобы Рустам, прочитав её, сказал бы… или, наоборот, не сказал бы ничего. Удачно, что сослагательное наклонение в русском языке, фактически, не имеет времени. Более того, оно образуется из глагола, стоящего формально в прошедшем времени. Потому что теперь Рустам формально есть только в прошедшем времени, и только вне времени фактически.
- В 1990-м году мы купили дом в деревне Липовка. С этого момента прекратились наши туристические походы: вместо похода мы ездили в деревню. Позже, в 94-м году, за год до «Деревенского дневника», я написал книжку «Дао Дэ Липовка вэй» – «Книга о Дао и Дэ Липовки».
- «Это книжка о деревушке, потерянной... то ли в шири российских просторов, то ли в выси древних времён, то ли в глубине человеческого сердца».
- Первые лет десять поездка в Липовку напоминала наши походы. Поезд, автобус, а потом 12 километров пешком с рюкзаком за спиной или раза в два меньше, но зато с преодолением двух водных преград: Мокши и Старицы, – на лодках летом или на лыжах зимой. Теперь жизнь протекала в двух параллельных пространствах и временах, в двух времяместах: в Москве-зиме и в Липовке-лете, в Москве-лете и в Липовке-зиме.
- В предисловии я написал: «2.500 лет назад Лао-цзы решил покинуть пределы Поднебесной. По просьбе начальника пограничной заставы он написал книгу в пять тысяч иероглифов, в которой изложил своё учение. После чего сел на буйвола и отправился на запад. Больше о нём никто ничего не слышал.
Так появилась одна из самых удивительных книг в истории человечества – “Дао Дэ цзин” – “Книга о Дао и Дэ”.
“Дао” переводится как путь, принцип, закон, истина, абсолют. “Дэ” переводится как добродетель, благодать, потенция, сила, манифестация “Дао”. Но лучше эти слова оставить без перевода.
Учение Лао-цзы положило начало даосизму – одному из “трёх великих учений” китайского мира, наряду с конфуцианством и позднейшим буддизмом. Долгая история Китая породила тысячи комментариев и толкований великой книги, а число переводов её на иностранные языки давно уже перевалило за сотню. Сегодня “Дао Дэ цзин” известен во всём мире, и влияние его на мировую культуру, похоже, только усиливается со временем.
Этим летом, в августе, я, как всегда, поехал в свою деревню Липовка. Я взял с собой новый перевод книги Лао-цзы на русский язык, сделанный Александром Кувшиновым, чтобы на досуге сравнить его со старым переводом Ян Хин-шуна из двухтомника “Древнекитайская философия”. Ещё у меня была переведённая с английского книга Джона Хейдера “Дао Лидера” – своеобразная импровизация на темы “Дао Дэ цзина”.
Я бродил вдоль Чёрного Озера, в лесу искал грибы, в лугах собирал землянику и луговую клубнику, купался в Старице, копался в огороде, пристраивал веранду и новое крыльцо к своему старому дому, рисовал акварели, сочинял стихи, принимал гостей и занимался тысячью других обычных для Липовки дел. А по вечерам, когда выдавался свободный час-другой, изучал и сравнивал три текста.
Однажды мне пришло в голову: а что, если попробовать написать книгу о Дао и Дэ моей Липовки? Я продолжил работу в Москве, подключив к делу ещё один, только что вышедший, перевод “Дао Дэ цзина” Бронислава Виногродского в “Антологии даосской философии”.
Так появилась эта книжка. Я назвал её “Дао Дэ Липовка вэй”. Дело в том, что “цзин” – это “канон” и одновременно “основа ткани”, а “вэй” – это “уток”. Две тысячи лет назад, в эпоху Хань, создавалось много текстов на темы древнекитайских канонов-цзин, в том числе и “Дао Дэ цзина”. Эти тексты тогда назывались “вэй”, что можно, наверное, перевести как “апокриф”. Вот и моя “Книга о Дао и Дэ Липовки” – уток по основе “Дао Дэ цзина”.
Потом мне захотелось сделать транслитерацию названия моей книжки китайскими иероглифами. Нужны были два иероглифа, которые читались бы как “ли” и “по”. Таких иероглифов, конечно, можно найти несколько, поскольку в китайском языке почти все слова односложные и поэтому очень много омофонов.
Я подобрал иероглиф “ли”, означающий меру длины (примерно, полкилометра). В древности у него ещё было значение “деревушка”; от этого и происходит мера длины как расстояние между ближайшими деревнями.
Иероглиф “по” я взял в значении “земная душа человека”. Китайцы считают, что у человека две души: небесная душа “хунь” и земная душа “по”. Когда человек умирает, душа-хунь улетает на небо, а душа-по уходит в землю.
Так получилось ещё одно название книжки “Дао Дэ Ли По вэй” – “Книга о Дао и Дэ деревушки земной души человека”.
В своей книге я старался следовать структуре и духу канона. У меня тоже 81 главка, по-китайски, “дан” или “чжан”. Содержание каждого чжана соответствует тексту Лао-цзы. Когда это было уместно, я использовал прямые цитаты из “Дао Дэ цзина”, выбирая вариант перевода по своему усмотрению. Ну и, конечно, я писал, прежде всего, о моей Липовке.
Правда, теперь, когда работа закончена, я затрудняюсь ответить на вопрос: что же такое Липовка? Существует ли она на самом деле? Где проходит её путь? В чём заключается её благодать?
Похоже, я проделал свою работу только для того, чтобы вопросы остались без ответа, неясное стало смутным, нечёткое – расплывчатым, а непонятное – загадочным.Липовка-Москва,
август-ноябрь 1994». - Сейчас, когда я пишу эти строки, кончается август 2008 года. Три недели назад мы с Кадриёй вернулись из Липовки. Это было первое лето в Липовке без Рустама за все восемнадцать годов или девятнадцать лет. Я решил взять «Дао дэ Липовка вэй» за основу, утком по которой буду писать об этих годах и летах, о Липовке, о Рустаме. Это получится вторая производная текста, если отсчитывать от Лао-цзы. Это даст мне опору, удержав от падения в отчаяние. Это даст мне воздух, чтобы можно было вздохнуть.
- Я не пытался как-то соединить «Дао Дэ Липовка вэй» с рассказом о Рустаме, его жизни и жизни, его окружавшей: это два параллельных текста. Если они где-то перекликаются, то случайно, если они где-то противоречат друг другу, то тоже случайно.
- Чжан 1. Липовка, которая может быть описана словами, не есть истинная Липовка.
То, что можно сказать о ней, – меньше, чем голос ветра, перелетающего с луга на луг мимо моего дома между небом и землёй.
Я чувствую, что у неба и земли Липовки есть единое начало, но оно не имеет имени.
То, что имеет имя и зовётся Липовкой, – мать всех вещей, окружающих меня в этой деревне.
Когда я бреду бесцельно по песчаной дороге, огибающей опушку соснового леса, мне кажется, я ощущаю сокровенную тайну Липовки.
Когда я озабочен простыми деревенскими заботами, я вижу её в простых вещах деревенского быта.
Но и то, и другое имеют один исток и различаются лишь названиями.
Все категории Липовки в глубочайшей сути своей есть одно.
Вход в это глубочайшее – дверь ко всему чудесному. - Как мы оказались в Липовке? История эта началась в 1987-м году, когда я пришёл в Некрасовскую библиотеку (тогда она располагалась в усадьбе А.С. Салтыковой, расположенный на пересечении Сытинского переулка и Большой Бронной улицы). Там проводились вечера Творческого объединения Литературная студия «Сокольники» под руководством Евгения Соломоновича Винникова. Я принёс свои стихи. Помню, в марте месяце пришёл с веточкой вишни, которую я до этого держал дома в бутылке с водой, и на которой уже распустились цветы. К ветке в духе японской, ещё хэйанской, традиции, прикрепил красный листок бумаги с текстом одной из первых моих танок:
- Позже Винникову удалось получить для Студии прекрасное помещение из нескольких комнат с отдельным входом с улицы на первом этаже нового дома на Свободном проспекте. Ему много чего удалось сделать, например, «Сокольники» имели юридическое лицо, соответственно, печать, логотип, фирменные бланки и т.п. Каким-то образом удавалось получать деньги, чтобы всё это содержать и платить тем, кто работал в Студии как штатные работники, в том числе, самому Винникову. При этом «Сокольники» были совершенно самостоятельны – у них не было «вышестоящей организации», что, конечно, по тем временам казалось невероятным.
- В Студию приходили не только литераторы, поэты и прозаики, но ещё и художники, музыканты. В «Сокольники» влился театр «Восточные ворота». Было много выступлений на различных площадках, где студийцы читали свои произведения, организовали целый ряд художественных выставок. Пожалуй, самая большая была в Доме культуры завода им. Владимира Ильича: она занимала два этажа. Вслед за мной в Студию пришли Кадрия и Саша Белугин. Кадрия даже стала там работать, когда наконец-то уволилась со своего завода «Знамя революции», где проработала 16 лет. Вместе с ней пришла и Люда Василенкова, наша очень старая знакомая, о которой я ещё напишу.
- Рустам тоже любил бывать в «Сокольниках». Особенно ему нравилось сидеть и болтать с Винниковым. У того была колоритная внешность: густая грива волос с сединой и большая борода, которая Рустаму очень нравилась. Винников был того же еврейского типа, что Валера Красильников (хотя Валера был не евреем, а наполовину татрином), или отец Кадрии, Абдулвалей Фатыхович (хотя тот был стопроцентным татарином, но в Москве его постоянно спрашивали, как пройти в синагогу), или Иисус Христос. Но, главное, Евгений Соломонович был необыкновенно интересным собеседником. Рустам даже несколько раз оставался ночевать в Студии. Винников последние годы жил там постоянно. Ближе к концу он стал много пить, но этого мы уже не видели.
- Чжан 2. Тот, кто ожидает найти в Липовке альтернативу миру, будет разочарован.
Когда он увидит прекрасное, рядом же обнаружит и безобразное.
Встретившись с добрыми людьми, на следующий день увидит и злых.
Рождение и смерть переплетены здесь.
Слушая тишину, можно услышать и шум мотора или пьяные крики.
Любуясь закатом, можно вернуться домой с лицом, опухшим от укусов комаров.
Высокое и низкое взаимно дополняют друг друга.
Лёгкая беззаботность и тяжесть быта и труда ограничивают друг друга.
Прошлое и будущее деревни соединяются в настоящем причудливо и ненадёжно.
Понимающий это, живёт себе спокойно, он не старается непременно отдыхать или непременно работать, и все дела совершаются как бы сами собой, а здоровье и силы прибавляются и покой обретается.
Мудрость Липовской жизни заключается в том, чтобы жить.
Здесь удаётся это естественное соединение праздности и труда, когда дело – это то, что хочется делать: собирать грибы, поливать огород, топить печь, даже строить забор.
Я давно заметил, что в Липовке не нужно о чём-либо беспокоиться: всегда так получается, что всё движется без усилий, во всяком положении откроется выход, любая потеря обернётся приобретением, столпотворение гостей не помешает одиночеству, если кончится хлеб – появится хлеб, каждому найдётся постель для сна и место за столом.
В Липовке можно вдоволь наговориться друг с другом, а можно вовсе не прибегать к словам.
Главное – не останавливаться в потоке естественного времени, не пытаться свернуть в сторону, находясь в покое, плыть по его течению, как во время купания в Старице.
Липовка – это не место, а путь – во времени и даже в пространстве, потому что дороги входят в деревню и выходят из деревни, бегут по лугам и кружат по лесу, пересекаясь, сближаясь и расходясь по всем восьми направлениям.
И только тот, кто не останавливается, не отстанет в пути. - В Студии «Сокольники» Кадрия познакомилась с Наташей Селиваненко. Наташа окончила ГИТИС, играла на гитаре и пела песни. Её коронной песней была «Виноградия», исполнявшаяся только в Липовке, только акапелла и только после хорошей стопки водки. Есть у ней и несколько песен на мои стихи. После того, как мы купили дом в Липовке, Наташа много раз приезжала в деревню и останавливалась у нас. Через несколько лет тоже купила дом недалеко от нашего, на той же улице, которая называется Песчаная или, по-местному, Куток. Сидя на крыльце своего дома, я могу видеть вдали крышу и синие наличники окон её избы. Теперь уже кто-то из наших гостей, когда их оказывается слишком много, и все они не помещаются в нашей избушке, селятся у Наташи. Впрочем, все наши друзья давно стали общими.
- Наташа была знакома с Верой Евушкиной из театра Лены Камбуровой. Вера была и остаётся одним из лучших делателей песни. В этом она напоминает мне нашу соседку по Липовке бабу Любу, тонкость пения которой особенно заметна в сравнении с исполнением её дочери Валечки – та поёт громче, но грубее, а дело ведь вовсе не в силе голоса. Я скучаю по пению бабы Любы, я скучаю по бабе Любе; когда она умерла, из Липовки как будто что-то ушло: исчезла неуловимая «липовская» тонкость, которая чувствовалась даже в движении воздуха, полёте облаков и походке подвыпивших мужиков.
- Примерно в то время (точнее, в 1988-ом году) они вместе с молодой Леной Фроловой образовали дуэт «Верлен». Я ещё помню, как Лена сидела на кровати в Липовском доме Веры, что-то подбирала на гитаре и писала стихи в тетрадке. Потом их пути разошлись, хотя вот недавно был совместный концерт, посвящённый двадцатилетию дуэта.
- В одно из интервью Вера сказала: «Мне Всевышний послал деревню и я познала мудрость, что природа так прекрасна, это действительно рай, а сегодняшний город, мегаполисы – это проклятый рай. Природа настолько красива, настолько гармонична, и она для человека, а человек её не видит. Но многие всё равно бросаются на дачи. Этот глоток воздуха необходим человеку, это инстинкт самосохранения. Я в деревне много и часто пребываю, и она мне многое дала для моего внутреннего мироощущения, взросления, постижения глубинных вещей, то есть вертикальных. Есть крест, и от него никуда не денешься – есть горизонталь и вертикаль, вот вертикаль – это связь с небесной родиной нашей, если говорить таким метафорическим языком. Вот для меня эта связь существует именно в деревне. Созерцательное состояние человеку необходимо – это элемент богообщения. Ты тогда постигаешь некие красоты небесного порядка, они и здесь – на земле – существуют, но мы их не видим. Вот этим деревня для меня и ценна, может быть, я и совсем туда уеду».
- Чжан 3. Оставь свой ум на том берегу Мокши и в Липовке у тебя не будет повода для раздражения и ссор.
Пусть твой дом будет прост, а используемые вещи – самые обыкновенные.
И тогда известные Липовские воришки обойдут твой дом стороной, а в сердцах соседей не поселится зависть.
Живя в Липовке, делай своё сердце пустым и открытым, но не забывай наполнять желудок.
Не стремись к причудливым развлечениям, только самые простые дела: носить воду в вёдрах, собирать ягоды в лугах, рубить дрова во дворе, – приносят отдых, радость и удовлетворение.
В Липовке нет многих вещей, к которым человек привыкает в городе: телевизора и газет, мороженого и кока-колы, горячей воды и ватерклозета, автобусов и метро, театров и музеев, коммерческих палаток и универмагов, телефонов и электрических звонков.
Это даёт возможность освободиться от ненужных желаний и укрепить свой дух.
Если у тебя есть знания, забудь о них, а те, что остались, старайся не использовать.
Умные разговоры здесь, едва вспыхнув, затухают – воздух Липовки слишком чист и свеж для них.
Живи свободно, без задних мыслей, только тогда ты не связан ничем и достигаешь спокойствия. - На одном из Грушинских фестивалей Вера Евушкина встретилась с ребятами из деревни Демушкино. Те уговорили её приехать и посмотреть, какие там места. В то время в Демушкино создавался экспериментальный детский центр, съехались энтузиасты из разных концов страны: из Тольятти, с Украины, даже из Владивостока. Одновременно были созданы четыре семейных детских дома. Врач Юра Игнатов, приехавший из Приднестровья и ставший впоследствии нашим другом, был главой одного из таких домов.
- Вера Евушкина посмотрела вокруг, место ей вроде бы понравилось, но тут ребята из детского центра сказали: а давай съездим за реку, там есть деревня Липовка, а рядом бывший интернат. Оказавшись в Липовке, Вера сразу поняла: это то место, которое она искала. В 1989-м году вместе с Леной Камбуровой они купили «напополам» маленький домик.
- Когда Наташа Селиваненко узнала, что мы тоже ищем какой-нибудь дом в какой-нибудь деревне, она посоветовала нам съездить в Липовку: вот сейчас туда собирается ехать Надя Крупп, присоединяйтесь к ней. И мы поехали.
- Чжан 4. Липовка – это просто деревня между небом и землёй, среди лугов, лесов и озёр.
Чего здесь больше всего, так это простора.
Простор – это пустота, то неисчерпаемое, благодаря которому всё существует.
Он кажется праотцем всех вещей.
Здесь свободно летит и ветер, и луч солнца, и взгляд человека.
Благодаря простору вещи не теснятся и сохраняется их острота, бесчисленные нити вещей, событий, чувств и мыслей не превращаются в хаос.
В этом объёме много места для света и каждая пушинка травы имеет право на свободный полёт и независимое существование.
Простор уравнивает между собой все существа и хранит их жизнь.
Я не знаю, кто создал эту пустоту, но кажется, она существовала прежде неба. - Надежда Николаевна Крупп – писательница. Собственно, писательницей она стала на моей памяти, в «липовские» годы. Начинала с книги, посвящённой её мужу, барду Арику Круппу, трагически погибшему в горах. Потом пошли книги мемуаров о её собственной жизни. О Наде Крупп лучше всего узнать из её книг, а здесь я могу лишь привести свой маленький текст, написанный в 1995-м году.
- «Надежда Николаевна нравится мне тем, что она меня не любит. Сколь удивительно, что ей понравилась моя книга [речь идёт о «Дао Дэ Липовка вэй» – И.Б.]. Она даже сказала, что радикально изменила своё отношение ко мне, как человеку, написавшему такую книгу.
Это значит, что теперь у неё будет ещё меньше оснований меня любить, потому что всё больше и больше будет видеть она расхождений между мной и тем человеком, который написал такую книгу.
Сколь удивительно не омрачённое ничем для меня приятным доброе отношение ко мне Надежды Николаевны. Что бы я ни сделал и ни сказал, это не может улучшить мой образ в её глазах, и тем самым её доброе отношение ко мне останется чистым и незапятнанным.
Я знаю, что в главном всегда могу положиться на Надежду Николаевну, хотя чисто по-житейски ужасно трудно бывает выносить её общество без раздражения». - Летом этого, 2008-го, года Надежда Николаевна решила продать свой дом в Липовке: ей стало тяжело ездить туда одной, без машины. И Надя Красильникова сказала: «Ну, конечно, «Крупа» [так её называют в Липовке – И.Б.] тяжёлый человек, это только Кадрия может с ней общаться. А всё-таки зря она продаёт дом. Она ведь стала непременной частью деревни, и Липовка без неё уже будет не той, что раньше». Красильникова не совсем права. Кадрия, действительно, одна из немногих, кто может выносить общество Нади Крупп без раздражения и даже с удовольствием. Надежда Николаевна считает её своей ближайшей подругой. Кадрия, конечно, особенная, но не единственная. Ещё одним другом Нади Крупп остаётся музыкант-виртуоз Игорь Канцеус из Демушкино, а, впрочем, он тоже не от мира сего. Но в главном Надя Красильникова права: Липовка без «Крупы» будет уже не та. Это как если бы скульптор решил отсечь всё, что выпирает из камня, не разбирая, что лишнее, а что нет. Получилась бы плоская стена.
- Мы шли в Липовку ранним майским утром 1990-го года. Когда переплыли на лодке через Мокшу и вышли на луг, медленно проясняющийся в бледном свете раннего утра, Надежда Николаевна сказала: «Вот, теперь вы почувствуете, что попали в другой мир». И мы почувствовали.
- Чжан 5. Небо Липовки высоко, а земля широка.
Они лишены желаний и не имеют целей, поэтому равнодушны к деревне, лежащей между ними, и предоставляют ей возможность жить собственной жизнью.
Живи и ты так, будто и ты сам и все люди вокруг и близкие и далёкие – подобны деревьям в лесу, или траве в лугах, или облакам в небе, или их отражению в воде Чёрного Озера.
Разве пространство между небом и землёй не подобно внутренности свирели?
Ветер летит над Липовкой и ранней ночью я слушаю музыку цикад, лай собак, разговор людей, потрескиванье поленьев в печи, шорох листьев в ветвях берёз за окном и шёпот звёзд в августовском небе.
Много говорить об этом – толку мало, так не лучше ли забыть слова! - Дом, который нам предлагали купить, был в ужасном состоянии. В нём уже лет десять никого не было. Когда-то здесь жил старик-бондарь. Первая его жена умерла, вторая его бросила, он болел. Баба Люба, наша соседка, носила ему еду, жалела его. «Старик-горюн», – так она его называла. Потом он умер.
- Было грязно, крыльцо разваливалось, крыша, крытая дранкой, требовала ремонта. Из мебели – сундук, стол, пара лавок и старая железная кровать, которую мы выбросили. Всю одежду мы тоже выбросили, только на старую солдатскую шинель рука не поднялась, да и сукно хорошее. Одно время соседи держали в клети поросят, но на избу не покушались. В клети стояли бочонки с солью, соль впиталась в половые доски, и они мокли. Я их пытался мыть с мылом, просушивать на жарком солнце, но ничего не помогало. Так они и мокли, пока много лет спустя, когда поднимали дом и перекрывали все полы, эти доски просто не выбросили и не заменили другими.
- Печка тоже не работала. Точнее, две печки, как раньше было, а кое где и сейчас есть, во всех домах Липовки: русская и «группка», которая соединялась с дымоходом русской печи железной трубой. На самом деле, дом этот ещё осенью 89-го года купил один Надин знакомый, но ему не понравилось в деревне, и он решил продать дом. На этой «операции» он заработал 400 рублей, так как купил дом за 200 рублей, а продал нам за 600 рублей. Впрочем, тогда уже была инфляция, может быть, он ничего не заработал. Зато успел зачем-то наполовину разобрать боровок. Дело было, конечно, не в боровке, а в своде русской печи: с него сваливались кирпичи, и это означало, что нужно полностью менять печь.
- Андрей Купавский, Надин знакомый, который поехал вместе с нами, ходил вокруг нас и говорил: «Ребята! Неужели Вы купите этот ужасный дом? Вам же не удастся ничего сделать. Посмотрите, как всё плохо. Неужели вы это купите?».
- Мы пошли на прогулку по дороге через луг, мимо Старицы к ближайшему лесу. Дорога была песчаная, сосны стояли высокие. Я вспомнил лето своего детства, где были такой же песок и такие же сосны. И я сказал Кадрие: «Знаешь что, Бог с ним, с домом, давай считать, что мы покупаем землю. Вот эту землю».
- Шалатовский, который продавал нам дом по доверенности, говорил: «Вы делаете очень важное дело. Это изменит вашу жизнь. Запомните мои слова». И мы запомнили.
- Чжан 6. Тёмное начало Липовки называется Чёрным Озером.
Его впадина скрыта в тени прибрежных деревьев, кустов и тростника и напоминает глубочайшие врата рождения.
Его вода темна и чиста.
Корни водяных трав сплелись и невидимы точно корни неба и земли.
В извивах воды, в тёмных зарослях, в мути омутов прячется влажное женское начало Липовки.
Чёрное Озеро тянется нескончаемо, словно живая нить и течение его неисчерпаемо. - Мы переночевали в доме Веры Евушкиной, вернулись в Демушкино и за полчаса до отправления автобуса оформили дом в сельсовете. Шалатовскому я обещал бутылку коньяку. И вот уже прошло сколько лет, а я так и не выполнил обещанное – всё никак не могли встретиться, а теперь его уже нет в Демушкино.
- На поверку дом был не так уж плох, как нам показалось. Баба Люба, наша соседка, сказала: этот дом старый, но крепкий. Из сосен не выгоняли живицу, поэтому брёвна хорошие. Дом срубили ещё до войны в Кадоме, а потом сюда сплавили по Мокше. Конечно, руки нужно приложить. И я стал прикладывать.
- Первым делом я приехал ещё раз, в начале июня, чтобы построить туалет. Мой друг, Саша Косачев, сказал: «Я к тебе приеду, если ты туалет построишь». Я выкопал глубокую яму и, по совету соседа, укрепил её стены бросовыми досками. Потом кто-то говорил, мол, сосед пошутил. Но, на самом деле, это было правильное решение: за все восемнадцать лет мне не пришлось копать новую яму, только домик над ней один раз поправил.
- Я купил рубероид в Сасово и договорился с людьми из Демушкино, чтобы они покрыли им крышу поверх дранки. Так я познакомился с Игорем Канцеусом – замечательным музыкантом: виртуозом и импровизатором, приехавшим в Демушкино с Украины, и Борисом Константиновичем Васильевым – физиком-теоретиком из Владивостока. Но тогда я знал только, что эти люди могут крышу покрыть.
- Чжан 7. Величайшее и просторнейшее из существ Липовки – небо над ней.
Древнейшее и широчайшее из существ Липовки – земля под ней.
Многочисленные и долговечные существа Липовки – луга, леса и озёра вокруг неё.
Они живут, словно забыв о себе.
Небо не знает себя в прозрачности своей.
Земля не помнит себя в беспамятстве своём.
Травы лугов отдаются ветру, мхи лесов лежат без сознания, вода озёр неподвижна в забвении.
Они не знают себя – поэтому достигли покоя, красоты и долголетия.
И ты, живущий в Липовке, пренебреги собой, и твоя жизнь сохранится.
Не пекись о своём теле, и тело само выберет дорогу.
Забудь о своём "я", и оно вернётся к своей природе.
Это и значит действовать в личных интересах и достигать полноты своих свойств. - Нужно было привезти какую-никакую мебель, какие-никакие вещи. Тогда дядя Лёня с Галей уже собирались эмигрировать в Израиль: учились водить машину, учили иврит, распродавали и раздавали вещи. Они отдали нам две-три кушетки и книжный шкаф. Посоветовавшись с Рустамом, мы решили заменить его детскую кровать на одну широкую кушетку, и отправить кровать в Липовку. Эта кровать была двухэтажной и входила в комплект немецкой детской мебели, которую мы купили Рустаму, когда он был ещё маленький. Три шкафа из этой мебели: два книжных и один платяной, – до сих пор стоят в комнате Рустама в Москве. Они уже разваливаются, мы давно собирались их поменять, но не успели. Теперь, когда поменяем, это будут уже не его, а наши с Кадриёй шкафы. А двухэтажная кровать до сих пор крепкая, и на ней спят наши многочисленные гости в Липовке.
- Дядя Лёня работал тогда на заводе АЗЛК, там были дальнобойные Камазы, которые что-то перевозили из Москвы в Куйбышев и обратно. Трасса проходила через Сасово, откуда недалеко до Липовки. Дядя Лёня договорился с водителем, мы погрузили мебель и вещи, и поехали. Когда Камаз съехал с шоссе на просёлочную дорогу и проехал по ней примерно половину пути, он застрял. Точнее, попал в такое место, где не смог преодолеть крутой подъём. Правда, я сам был виноват: мы немного сбились с пути.
- Вот тогда я первый раз и понял, что в Липовке не нужно о чём-либо беспокоиться: всегда так получается, что всё движется без усилий, во всяком положении откроется выход. Я пошёл вперёд, вышел на луга и тут же увидел два грузовика, которые ехали наперерез нашей дороге. За пару бутылок водки договорился с водителем одной машины: грузовик подъехал сзади борт к борту Камаза, мы быстренько перебросили наши вещи, отпустили Камаз (назад он мог выехать), и помчались к Липовке.
- Чжан 8. Высшее Дэ подобно воде.
Вода Липовки приносит пользу всем существам и не требует ничего взаимен.
Вода бежит из колонки около моего дома, и мы пьём её.
Вода наполняет Старицу, и мы в ней купаемся.
Вода течёт вдоль Чёрного Озера и мы любуемся ею.
Вода падает с неба дождём и поливает огород и грибницу в лесу.
Вода выступает росой на рассвете и омывает травы в лугах.
Вода стелется вечерним туманом вдоль улиц Липовки.
Вода плывёт облаками в небе и отражается в воде озёр.
Зимою падает снегом, сковывает льдом реку Мокша и покрывает инеем ветви деревьев.
Весной заливает луга талая вода.
Мир воды Липовки огромен и пронизывает всё между небом и землёй.
Но, может быть, самый главный дар воды – уединение.
Она отрезает Липовку от остального мира.
И на берегу Чёрного Озера, или Старицы, или какого-нибудь маленького пруда, затерянного в лугах, ты чувствуешь особенно сильно единение с миром и у-единение в интимности этого чувства.
Ты живёшь в Липовке как на острове, если считать лес зелёным морем.
И ты сам становишься подобным воде: уступчивым в общении, искренним в словах, в делах исходишь из возможностей, в действиях учитываешь время.
В Липовке человек селится близко к земле, следует желаниям своего сердца и, подобно воде, не борется с вещами.
Поэтому он не совершает ошибок. - Теперь нужно было что-то решать с печкой. Я отправился в Кадом – там жила семья потомственных печников, их адрес дала мне Надя Крупп. Нужно было купить кое-какие детали для печки и договориться с печниками о дне их приезда в Липовку. Отправился пешком до деревни Мыс Доброй Надежды, которая располагалась на шоссе Сасово-Кадом. Согласно одному из липовских мифов, столь странное название деревня получила от своего хозяина, помещика, который не то плавал, не то мечтал плавать на корабле, огибая Африку с юга. Вскоре меня подобрала какой-то машина и довезла до Мыса. Дальше – автобус. Кадом – старинный русский город (первое упоминание в никоновской летописи в 1209 году), с XV по XVII века входил в состав Касимовского ханства. Город славится вышивкой в технике «Кадомский вениз». Через Кадом проходят паломнические маршруты до Дивеевского и Санаксарского монастырей – в Кадоме имеются свои церковь и монастырь с богатой и древней историей.
- Историческая справка: «заштатный город Тамбовской губернии, Темниковского уезда, при реке Мокше. Один из древнейших городов Мещерской области, купленный вел. кн. Дмитрием Донским в 1381 г. у князя Александра Увковича. В смутное время был занят поляками, но в 1609 г. воевода Шереметев их оттуда изгнал. В 1779 г. был уездным городом Тамбовского наместничества; в 1787 г. оставлен за штатом. Жителей 7412. 5 православных церквей, 2 начальных училища, 3 церковно-приходских школы. Городских доходов в 1892 г. – 19333 руб., а израсходовано 15852 руб., в том числе 1823 руб. на учебные заведения, 850 руб. на благотворительные учреждения, 1385 руб. на врачебную часть, 3920 руб. на самоуправление. Земли 8887 дес., в том числе пахотной 50 дес., сенокоса 2888 дес., выгонов 1207 дес., леса 4212 дес. Пристань на реке Мокше (отправка леса и хлеба). Оборот ярмарки до 180000 руб.». Правда, это данные позапрошлого века. В 2002 г. в Кадоме жило 6,2 тыс. человек, в 2006 году – 5925.
- Чжан 9. Время в Липовке бежит быстро и жизнь полна.
Но не стремись наполнять её искусственно – лучше ничего не делать.
Желание полноты жизни есть проявление алчности.
Тот, кто копит, не убережёт накопленное.
Липовка показывает, как можно освободиться от того, что обычно свойственно человеку.
По сравнению с городом жизнь в Липовке кажется пустой, поэтому она и полна.
Это и есть небесное Дао Липовки. - К этому времени уже прибыли в Липовку Кадрия с Рустамом и Максим (наш). Потом к нам в гости приехали Саша и Нина Косачевы с сыном Серёжей. Я выполнил обещание: туалет был построен. Я встречал их на Ласицкой переправе через Мокшу (тогда понтонный мост был там). Саша тащил огромный рюкзак, который был явно тяжёл даже для него. Я его спросил: «А чего это ты такой синий? Давай я немного понесу». Нести мне пришлось недолго: мимо проезжал на телеге Лёша-цыган из Липовки.
- Гости попали, конечно, не в самое лучшее время. Нужно было разбирать печку. Пыль и грязь стояли страшные. Кадрия и Серёжка, страдавшие бронхитами и астмами, уходили спать к Наде Крупп. Через какое-то время Нина не выдержала и уехала с Серёжой. А мы разбирали печь и чистили кирпичи от песка и глины – из них нужно было делать новую печь. Но кирпичей всё равно не хватало: мы с Сашей и Рустамом ходили к интернату и добывали кирпичи там: в старом здании, где оставались фундаменты печей, в каком-то колодце. Сначала кирпичи сдуру (по незнанию) складывали прямо в избе около окна. Видимо, из-за этого пол дополнительно просел, и выпрямился только через несколько лет, когда поднимали дом.
- Ещё нужно было приготовить глину. Белую глину мы копали в старой яме за деревней недалеко от погоста. Это место показал нам Коля Хват, он же привёз глину к нашему дому на телеге. Не знаю, за сколько лет до того была выкопана эта яма, но и сейчас, в 2008 году, из неё ещё изредка берут глину. Когда всё было приготовлено, приехали печники. Их было трое или четверо: отец с сыновьями. Они ехали из Кадома на велосипедах с моторчиками двадцать километров по старой лесной кадомской дороге. Дед, глава семейства, с которым я договаривался в Кадоме, не приехал – был уже стар. Печку делали одну, но зато комбинированную: русская печь с большой топкой, с лежанкой, и ещё одной закрытой топкой, как в группке, под чугунной плитой.
- Первым делом выяснилось, что под печь, оказывается, нужно подставлять дубки, а дубки под старой печкой почти все уже сгнили. Я бегал по деревне, спрашивал, нет ли у кого дубков, но ни у кого не было. На самом деле, конечно, было, просто меня ещё никто не знал: и помогать не торопились. За так отдают только добрым соседям, продавать задёшево жалко, а задорого совестно. Это я потом понял. В конце концов, печники нашли какие-то дубки на моём же дворе, за домом, скрытые густой травой.
- Самым долгим и занудным делом оказалась чистка старых кирпичей. Занимались этим, в основном, ребята: Рустам и Максим. Они были молодцы. Через несколько лет Рустам, уже как большой специалист, помогал чистить кирпичи Наде Красильниковой, о чём он вскользь пишет в «Деревенском дневнике», ещё позже – Наташе Селиваненко, когда она меняла свою печку. Вспоминаю один эпизод лета 90-го года: мы повздорили с Рустамом, он обиделся и убежал. Наверное, я почувствовал, что был не совсем прав и слишком суров с ним, и побежал за ним. Я догнал его на задах деревни, обнял за плечи и стал уговаривать: «Ну, Рустам, не обижайся. Ну, прости меня. Ну, смотри, как всё было хорошо: мы печку разбирали все вместе, кирпичи чистили. Ну… Что же мы будем ссориться, давай пойдём домой, нам ведь хорошо вместе, правда?». И мы пошли домой вместе.
- Чжан 10. В отсутствии городского комфорта жизнь в Липовке кажется жёстче, поэтому человек становится мягче.
Когда работаешь с твёрдым деревом, кожа ладоней делается нежной и розовой как у младенца.
Также и дух делается податливым и ты приближаешься к бесстрастию новорождённого.
Как небо и земля Липовки действуют согласованно, также душа и тело твои пребывают в единстве.
Можно ли сохранить его?
Подобно утренней заре, когда малиновое солнце вырастает из земли рядом с ветряной мельницей без крыльев, или подобно закатному небу, когда оранжевое солнце опускается в резные деревья на том берегу Старицы, созерцание твоё становится чистым.
И возможны ли тогда заблуждения?
Небесные врата открываются на востоке и закрываются на западе, может ли это происходить без участия женского начала в центре?
Липовка – это слово женского рода.
Если сердцем постигнуть этот вечный круговорот всей тьмы вещей, совершаемый без чьего-либо вмешательства, разве не возможно осуществление мягкого самотечения жизни, называемого недеянием?
Если бы правители страны пожили немного в Липовке, может быть, они смогли бы воспринять эту мудрость, необходимую для того, чтобы любить народ и управлять государством?
Создавать и воспитывать: создавая, не обладать тем, что создано; приводя в движение, не прилагать к этому усилий; руководя, не считать себя властелином – вот что называется глубочайшим Дэ, которому можно научиться в Липовке. - В то лето Рустаму исполнилось семнадцать лет. Он закончил школу, но не получил аттестата, потому что его не допустили к экзаменам. Наверное, ему было не очень хорошо из-за этого. И что делать дальше? Но что же? Я не знаю, о чём тогда думал Рустам, что переживал, что было у него на душе. Может быть, я забыл? Может быть, последующие события вытеснили из памяти то время? Или я не знал и тогда? Он не очень-то делился с нами своими переживаниями. Ему было семнадцать лет, и это не то время, когда делятся своей жизнью с родителями. Мы рано начали считать его самостоятельным человеком, не в житейском, а в личностном плане: сам должен отвечать за свои поступки, сам решать, как ему жить, на него не нужно давить… А может быть, нужно было? Нам казалось, что он растёт самостоятельным, но эта самостоятельность начиналась и заканчивалась во дворе московского дома и на улицах Липовки. А в жизни? Нам казалось, что рано или поздно ему захочется жить самому, без папы с мамой, пусть трудно, мы бы помогли. Но он почему-то не хотел, и это было неожиданно для нас, хотя эта «неожиданность» растянулась на долгие годы.
- Однажды мы даже предложили ему пожить одному. Договорились с нашей знакомой (ещё по Студии «Сокольники»), она согласилась сдавать комнату в Беляево. Но ничего из этого не вышло: чуть ли не в первый же день он собрал у себя кучу друзей, опи выпили, что-то там не то разбили, не то сломали, уже не помню. Потом ещё что-то такое пару раз, и нас попросили забрать Рустама. А он как будто и не расстроился, как будто не очень-то хотел жить один. Сначала согласился, но внутренней потребности не было. Почему?
- Как получилось, что он не нашёл какого-то дела, какой-то привязанности, какой-то цели, которые увлекли бы его, заставили собраться, отказаться от многого ради одного, но важного? А ведь он искал. Его увлекала музыка, он хорошо разбирался в ней, завёл специальную тетрадь под названием “MUSIC BOOK”, в которой написал: «моя книга даёт маленькое представление об ансамблях». Там была собрана информация о 46 группах с «геналогическим древом» от джаза к disco, rock и metal. Это 87-ой год, когда Рустаму было 14 лет.
- Чжан 11. Полезность чего-либо зависит от пустоты.
Дрова горят в печи потому, что внутри печи пусто.
Липовка существует потому, что между небом и землёй имеет простор.
Жизнь в Липовке приятна из-за отсутствия лишних вещей.
Когда идёшь по лесной дороге, или бродишь среди цветов в середине луга, или пробираешься по узкой тропе вдоль Чёрного Озера, понимаешь смысл одиночества.
И, достигая понимания, чувствуешь вдруг одиночество смысла. - Липовская жизнь резко контрастировала с жизнью московской. Казалось, они протекали не только в разных пространствах, но и в разных временах, с разной скоростью, по разным причинам и с разными целями. Перелом 80-х и 90-х годов переломал карьеру, судьбу, жизнь многим людям. Всё быстро менялось, было очень плохо и очень интересно.
- Талоны на водку, и сама водка в трёхсотграммовых бутылочках из-под минеральной воды и соков. Много лет спустя я попробовал этой водки в гостях, хозяева были непьющие, и одна бутылка сохранилась с тех времён. Гадость страшная, а тогда казалась вполне нормальной. Неожиданное исчезновение табака из магазинов, страшенные очереди за сигаретами, естественно, тоже по талонам. Я тогда перешёл с болгарских сигарет, которые курил с конца 60-х, сначала на «Яву», потом на «Пегас» и, кажется, что-то ещё совсем уж непотребное.
- Из письма Рустаму от 28 сентября 1990 года от Люды, с которой он познакомился в Липовке: «Привет из Барыша! … Я уже успела по вас всех соскучиться. На тот год я обязательно поеду в деревню, и ты тоже приезжай, обязательно… Насчёт сигарет, то у нас хуже, чем у вас: негде вообще купить, даже махорки нет. А у вас в Москве скоро они появятся, т.к. по телеку говорили…»
- Вдруг стало не хватать денег. Зарабатывал я вполне прилично. Как-то раз, в начале восьмидесятых, подсчитал, сколько мне нужно денег разом, чтобы нам можно было до конца жизни не работать и жить, пусть не богато, но вполне прилично, как мы и жили, на проценты со вклада в сберкассу. Получилось не так уж много. Во времена жестокого дефицита я говорил: «Пусть лучше всё будет в два раза дороже, лишь бы всё было, и в очередях стоять не приходилось». Вот ведь наивность: я и представить себе не мог, что будет не в два раза дороже, а двадцать, двести… Как-то в детстве, в начале 60-х, мне приснился страшный сон: я захожу в книжный магазин на Бакунинской улице и вижу замечательные книги, которые очень хочется купить, но цена у них оказывается невообразимая – по 50 рублей…
- Чжан 12. По сравнению с телевизором краски Липовского заката бледны.
По сравнению с музыкальным радио звуки Липовских песен монотонны.
По сравнению с московскими ресторанами Липовская пища пресна.
Чёрно-белой зимой слушать потрескиванье поленьев в печи и завывание метели за окном и пить крепкий чёрный чай без ничего.
Разве не в эти минуты становится зрение зорче, слух тоньше, чувства глубже и мысли яснее?
Отказываясь – обретаешь.
Отказываясь от отказывания – достигаешь края истины.
Приближающийся смысл подобен сумеркам.
Когда над Липовкой смеркается, я задёргиваю красные занавески на окнах, зажигаю свет и пью чай. - На работе вдруг оказалось, что делать нам нечего: советская вычислительная техника враз стала не нужна, целая отрасль промышленности и науки рухнула. Хуже всего было, конечно, инженерам – там мы называли электронщиков, специалистов по «железу» или, как теперь говорят, hardware. Их специальность просто исчезла. Инженеры высочайшей квалификации, создававшие машины, в своё время конкурировавшие с американскими, обеспечивавшие оборону, космос, ядерную физику и т.п., стали лишними. Особенно это коснулось инженеров нашего института, занимавшихся созданием суперкомпьютеров. Какие на фиг суперкомпьютеры, когда заводы встали, а помещения сдавались в аренду всем, кому не лень, а не лень было, конечно, в первую очередь, криминальному бизнесу. Даже у нас в институте долгое время была «чеченская квартира»; не без труда много позже удалось избавиться от этих арендаторов, в «чеченской квартире» расположился первый кабинет нашего теперешнего директора, а сегодня там сижу я с коллегами.
- Нам, программистам, математикам, было проще: программы могли работать и на чужих компьютерах. Но мы занимались операционными системами, а они, без новых-то компьютеров, на фиг были не нужны. Именно тогда я сменил направление своей работы и стал заниматься тестированием. Понятное дело, тестированием чужих (канадских, американских и т.п.) программ. Важно то, что за океаном были не только программы, но и деньги, чтобы платить за тестированих ихних программ.
- Но это позже, а в то время в обеденный перерыв мы варили суп из пакетиков на электрической плитке. Столовые не работали, да и денег не было. Нас было четверо или пятеро в комнате, и мы варили суп по очереди. Запах разносился по всему институту, и все уже знали, что именно мы будем есть на обед сегодня.
- Обидно было то, что идея кластерной операционной системы (КЛОС), над которой мы работали последние десять лет в восьмидесятых, которая сама родилась из опыта десяти лет работы в семидесятых, идея, которая была разработана уже до стадии прототипа, – от дальнейшего воплощения этой идеи пришлось отказаться. А ведь эта идея была одновременно и очень своевременной и значительно опережающей своё время. Прошло ещё десять-пятнадцать лет, и сейчас, уже в первом десятилетии двадцать первого века, к этой идее приходится время от времени обращаться, когда видишь, что её реализация решила бы те или иные проблемы, только сейчас возникающие, когда читаешь о суперновых предложених, которые, при ближайшем рассмотрении, лишь повторяют, в лучшем случае, те или иные аспекты этой нашей идеи, а то и просто совпадают с отброшенными вариантами. Может быть, эта идея ещё будет реализована, конечно, в модернизированном виде, и, конечно, силами более молодых наших коллег.
- Кадрия во-время уволилась со своего завода: авиационная промышленность тоже рухнула (её завод делал агрегаты для самолётов). Да и в «Сокольниках» медленно началось разложение: вдруг объявившаяся свобода разом девальвировала все достижения Винникова – то, чего он добивался с таким трудом, теперь ничего не стоило (кроме помещения, конечно). А творческий энтузиазм студийцев как-то разом улетучился, как только исчез ореол независимости, нонконформизма и литературного «диссидентства».
- Чжан 13. Если у тебя есть слава, по дороге в Липовку оставь её на том берегу реки Мокша.
Если у тебя есть положение в обществе, по дороге в Липовку оставь его на том берегу реки Мокша.
Если у тебя есть любовь, по дороге в Липовку оставь её на том берегу реки Мокша.
Лучше всего для тебя по дороге в Липовку оставить себя на том берегу реки Мокша.
Но это вряд ли возможно.
Поэтому отдавай соседям то, что у тебя есть.
Отдавай себя ветру лугов, запаху леса, воде Старицы, высоте неба и тяжести земли.
Отдавай любовь, не требуя ничего взамен.
Отдавай задаром и не думай, что ты найдёшь на том берегу реки Мокша, когда будешь уезжать из Липовки. - Вот только сейчас, когда пишу эти строки, я вспоминаю, что и как тогда было. Время, уходя в прошлое, становится флёром, покрывающим нашу память. Острые углы сглаживаются, плохое как бы исчезает, и всё замечательно, поскольку всё прошло, и жизнь докатилась до сегодняшнего дня, и это хорошо, а, значит, и тогда было хорошо. Когда-то давно я слышал, что старение памяти сопровождается особым биохимическим процессом в мозгу человека, из-за чего воспоминания высветляются. Наверное, поэтому я многое в жизни Рустама того времени не помню: картина высветлилась до грунта.
- Нужно быть китайцем, чтобы в основу своей культуры и самого мировосприятия заложить «Книгу Перемен» и одновременно изобрести проклятие «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!». Расклеивая листовки Мурашёва и потом «активничая» в ДПР, мы с Кадриёй сами готовили эти перемены. Партия Травкина разворачивалась по ходу этих перемен от программного антикоммунизма и выдвижения Ельцина в президенты России к протесту (вместе с коммунистами) против распада СССР, критике реформ Гайдара и переходу в полную оппозицию после расстрела Белого дома. Этот же путь прошли и мы. Это было движение по кругу, мы оказались почти в исходной точке. Как и предписывает «Книга Перемен». Дальнейшая жизнь ДПР проходила уже без нас, и, на мой взгляд, это было то, что «Книга Перемен» называет «переразвитием» – ненужным продолжением того, что продолжения не имеет, поскольку дальше начинается что-то другое.
- Время перемен – это крутой поворот реки: кого-то выбрасывает на скалы, кто-то тонет, запутавшись в водорослях, кто-то садится на мель, и лишь немногие случайные проносятся по фарватеру с гиканьем, хохотом и восторгом от азарта и риска. Многие теряли работу, уходили в торговлю, бизнес и криминал, разорялись, теряли положение, лицо или жизнь, или спивались по старому русскому обычаю. Многие эмигрировали, чтобы в другой стране делать то же самое: либо мчаться по фарватеру, либо, оказавшись на берегу, проклинать и родину и чужбину, то есть весь мир. Многие, не приемля, не понимая, и не желая понимать никаких перемен, замыкались в коконе прошедшего времени и только ждали, когда это всё закончится, но закончиться могла только их собственная жизнь. Наконец, кто-то, отделавшись лёгким испугом, получал дополнительный социальный опыт и более философское отношение к жизни, терял свои самые наивные и романтические иллюзии и приобретал ностальгию по ним.
- Чжан 14. Липовка движется в ветрах перемен по своему Дао-пути.
Или, может быть, это мир движется, омывая Липовку, как омывают воды песчаный остров?
Где оно, Дао Липовки?
Может быть, в ветряной мельнице без крыльев, в её осевом столбе, вытесанном из цельной сосны?
Или в маленьком домик под соломенной крышей, над которым раскинуло свои ветви огромное дерево?
Или в гнедых конях мордвина Сергея Ивановича, свободно гуляющих в туманах лугов?
Или в улыбке, одновременно и вороватой, и доброй, на тёмном лице дяди Лёши-цыгана?
Или в слабом голосе бабы Любы, моей соседки, турчанки по прабабушке, когда поёт она Липовские песни: и старые русские и жестокие романсы полусоветского времени?
Или в новом предпринимателе Андрее Горохове, приехавшем из Москвы, делающем ошибки по молодости и глупости, но не уезжающем из Липовки?
Где оно, Дао Липовки?
В закатном солнце?
В восходящей луне?
В луговом цветке?
В лесной паутине?
В раковинах перловицы у кромки воды озёр?
Я ищу его на дорогах, входящих и выходящих из Липовки, пересекающих некошеные луга, кружащих по сосновому лесу.
Я иду по песчаной дороге.
Встречаюсь с ним и не вижу лица его, следую за ним и не вижу спины его.
Из Липовки можно уехать, но нельзя не вернуться.
И, пересекая Мокшу, чувствуешь: ты снова на том же Дао-пути.
Этот путь неуловим как лесная тропа – как удержаться на нём?
Этот путь устойчив и колея глубока – как сойти с него?
Этот путь кругл как небо, поэтому называется возвращением.
Этот путь из прямых углов как квадрат земли, поэтому называется уходом.
Он бесконечен и не может быть назван.
Двигаться по нему значит оставаться на месте.
Когда я умру, пусть похоронят меня в роще Липовского погоста, чтобы жёлтые воды времени не отнесли мои души к чужим берегам. - Но всё это относится к более старшим поколениям, к людям с уже сложившейся жизнью. Самые молодые, те, что заканчивали учиться в вузе, а ещё лучше, в школе, уже после перелома, воспринимали новый порядок как должное. Собственно, для них никакого перелома и не было, поскольку он совпал по времени с их собственным естественным переломом на стыках детства, отрочества и юности. Они могли даже вопринимать перемены как естественное течение времени, а то, что они заканчивались, тоже казалось естественным, как естественно успокоение времени человека при переходе к зрелости.
- Больнее всего перемены ударили по тому промежуточному поколению молодых людей, которые должны были вступать в жизнь в разгар перемен. Это поколение потерялось, стало потерянным. Они заканчивали учиться и должны были определяться с работой, призванием, мечтами, целями, любовью, семьёй. Со всем тем, что составляет содержание человеческой жизни. Со всем тем, что рушилось на их глазах, потому что только в исторической перспективе перемены – это смена одного содержания на другое, а точнее – то же самое, хотя и в кажущейся другой форме. Внутри же самого времени перемен, перемены – это разрушение, и ничего, кроме разрушения. Мечты, цели, идеалы и любовь, которые провозглашаются во время перемен, которые в глазах делателей перемен (или, точнее, тех, кто мнит себя таковыми) как раз и оправдывают перемены, на самом-то деле сами рушатся, поскольку оказываются теми наивными и романтическими иллюзиями, которые как раз и должны быть оставлены позади перемен. Перемены – это движение по кругу, в конце которого мир оказывается в исходной точке, где он всегда и пребывает, а изменяется, как выясняется, лишь наше видение мира. Но в середине перемен точка – диаметрально противоположна исходной. И хотя это лишь кажимость, потерянному поколению не достаёт опыта старших, чтобы распознать эту кажимость, и детскости более молодых, чтобы не придавать ей трагического значения.
- Чжан 15. Что, еслиЛиповка – это только память?
И путь её – это дорога воспоминаний?
Её настоящее – подобно дневному сну?
Что хранят небо и земля – не знают и сами они.
Что хранят леса, луга и озёра – люди забыли.
Люди больше не рождаются в Липовке, потому что некому их рожать.
Все местные жители – старики и старухи.
Что помнят они?
Они помнят людскую цепь поколений.
Что это были за люди?
Они были робкими, как будто переправлялись через реку зимой;они были осмотрительными, как будто со всех сторон их окружали опасности; они были важными и полны достоинства, как гости; они были осторожными, как будто переходили по тающему льду; они были простыми подобно неотделанному дереву; они были пустыми и открытыми, подобно долине; они были непроницаемыми, подобно мутной воде.
Будучи спокойными, они делали жизнь ясной.
Будучи терпеливыми, они делали жизнь спокойной.
Они шли своей дорогой и не желали многого.
Не желая многого, они ограничивались тем, что существует, и не создавали нового. - Волна наркотиков, захлестнувшая страну, ударила именно по этому потерянному поколению. Старшие традиционно предпочитали пить водку, а более молодые ещё не перестали пить молоко, ну, или кока-колу. Я сравниваю время моей молодости со временем Рустама. Стал бы я на его месте, то есть в его возрасте и в его время, мечтать учиться и заниматься математикой? В моё время это было престижно, уважаемо, это гарантировало интересную работу, хорошой заработок, это было на вершине, достигнуть которую было трудно, но возможно, и которая манила. Даже больше: в моё время молодые и вовсе не думали о деньгах или карьере (это неприлично), пребывая в странном мареве романтического отношения к жизни, воспитанного советской школой, и, как ни странно, имевшего под собой прочное основание в стабильности того, что потом стали называть застоем, и только те, кто был уже далеко не молод, слыша, что «счастье не в деньгах», осторожно добавляли «к сожалению, и в них тоже».
- А во время Рустама конкурс при поступлении на мехмат МГУ был самый низкий за всю историю университета, если не ошибаюсь. Это стало смешно, глупо и неприлично. Престижными стали профессии юристов, экономистов и политиков, то есть всего того, что было необходимо для криминального бизнеса, а никакого другого не было и не могло быть, несмотря на самые благие желания и похвальные устремления тех, кто начинал своё дело, но вынужден был либо отказаться от него, либо криминализировать его. Уважаемые люди, по-прежнему, назывались авторитетами, только это были уголовные авторитеты. Бандиты и валютные проститутки заняли самые верхние строки социальных рейтингов. И это было гораздо хуже, чем перестрелки на улицах.
- Рустам был умнее и лучше многих из своего потерянного поколения, но именно поэтому – потеряннее. Нужно мне было встретить Кадрию года на три раньше, а потом не ждать два с лишним года, а сразу зачать ребёнка. Или уж рожать сына в тридцать лет. Но мы попали в самую точку, и спустя семнадцать лет Рустам оказался в эпицентре перемен. Мне кажется, он унаследовал от нас с Кадриёй слишком много. Но это были наивные и романтические иллюзии, которыми мы и сейчас дорожим, и которые у нас компенсировались жизненным опытом и «правильностью», воспитанной советским временем, а у него – ничем. Так мне сегодня кажется, и я не знаю, верно это или нет.
- Чжан 16. Липовский день кругл как шар.
И ночь – невидимая сторона шара – тоже кругла.
Я нахожусь в центре этого шара и вижу, как скользят по его поверхности вещи, события, люди и звёзды.
Я неподвижен и спокоен, поэтому вижу это.
Движение по кругу называется возвращением.
Где у круга начало?
Можно ли центр круга назвать его истинным началом?
Возвращение к такому началу называется покоем.
Покой называется возвращением к сущности.
Возвращение к сущности называется постоянством.
Современная жизнь имеет большую скорость.
Большая скорость рождает центробежную силу.
Центробежная сила приводит к распрямлению судьбы, к распаду людских общностей, к разбеганию галактик.
Путь человека улетает в никуда и становится невозможным вернуться к началу.
Жизнь Липовки имеет малую скорость.
Малая скорость рождает центростремительную силу.
Центростремительная сила приводит к закруглению судьбы, к единению людских общностей, к схлопыванию космического вещества.
Так рождаются звёзды, и путь человека возвращается к началу.
Сколь велика прелесть малого движения!
В шарообразном коконе Липовки человек претерпевает медленные превращения; медленно превращаясь, человек созревает; созревая, он достигает совершенства; достигая совершенства, становится справедливым.
Это называется состоянием правителя; состояние правителя – это свойство неба; свойство неба – следовать Дао.
Тот, кто следует Дао, вечен и до конца жизни не будет подвергаться опасности. - Года три после окончания школы Рустам толком не работал и не учился. Отчасти это было связано с армией: он от неё убегал. В то время было практически невозможно пойти учиться (если только не сразу после школы, когда ещё нет 18 лет) или устроиться на работу без того, чтобы об этом тут же не стало известно в военкомате. Мы с Кадриёй не хотели, чтобы Рустам попал в армию. Я избежал армии, сначала обучаясь в МГУ, а потом работая в институте, получавшем бронь для таких, как я, занятых созданием аппаратного и программного обеспечения вычислительных машин, использовавшихся для космоса и обороны. Конечно, мы хотели, чтобы Рустам продолжал обучение в вузе, и не хотели, чтобы он терял 2-3 года после школы.
- Но когда Рустам не получил аттестата, и вопрос об институте сам собой отложился, осталась одна, но достаточно веская причина нашей нелюбви к армейской службе: разгар дедовщины. Хотя, может быть, на то время приходился не столько пик этого явления, сколько пик информации о нём. Потоком шли сообщения о мальчиках, убитых или покалеченных в нашей разлагавшейся советской армии: по телеканалам, в газетах, просто на слуху. И это на фоне полной девальвации патриотизма и престижа армейской службы.
- Конечно, если бы Рустам сам захотел служить, мы бы, попытавшись его отговорить, всё же не стали бы препятствовать. Но он не хотел, он относился к армии так же, как мы. Может быть, было бы лучше, если бы он, хотя бы в пику нам, пошёл в армию, отслужил и вернулся повзрослевшим, пройдя, пусть суровую, но всё же полезную для мужчины школу. Но это – если бы вернулся. Живой и невредимый. А если нет? К дедовщине добавилась реальная угроза оказаться в одной из горячих точек, которые быстро размножались. Только что закончилась советско-афганская война, Советский Союз распадался и чередой пошли тбилисские и вильнюсские события, Нагорный Карабах, Абхазия, Осетия, и, наконец, чеченская война.
- Однажды мы даже консультировались с врачом. Может быть, Рустаму всё же пойти в армию – сколько можно бегать? Может быть, там его проблемы разрешатся? И эта новомодная болезнь его поколения, которая называется депрессией, сама пройдёт? Но врач сказал коротко: ему туда нельзя. Конечно, это был врач не из медицинской комиссии военкомата.
- Из письма Рустаму от 30 октября 1990 года от Вороновой Ольги, с которой он познакомился в Липовке: «Привет из Воскресенска. Здравствуй Рустам! Письмо твоё получила, большое спасибо; оно было так неожиданно, да ещё отпечатано на машинке, впервые получила такое письмо. Дела у меня совсем плохие, правда, ездила в Киев на экскурсию, там так тепло, не то что у нас – носа не высунешь. Жизнь обыкновенная, однообразная, сейчас хоть пошли учиться. Да, ты фарцуешь – это не удивительно, у нас тоже центровые ребята фарцуют. Такие махинации –тысячами огребают, они меня так бесят, ужасно, какие-то все противные, а моя подружка с одним загуляла, он ей пообещал на день рождения 1000 роз подарить. А впрочем, что я тебе пишу про это, ведь тебе совсем не интересно… Фарцой занимайся, я надеюсь, что ты не такой, как наши, да я и точно знаю, прибыль конечно хорошая, я даже сама мелкие махинации иногда проворачиваю… Привет Максиму [двоюродному брату Рустама – И.Б.]…»
- Чжан 17. На юго-запад от Липовки – деревни Демушкино, Рожково и Ласицы, куда ходит автобус из Сасово.
Но, как здесь говорят, Липовка находится за двумя реками: Мокшей и Старицей.
По прямой здесь километра три и зимой можно пройти по зимнику.
Летом через Мокшу переправляются по понтонному мосту около Демушкино или на лодке около Ласиц, а дальше – в обход Старицы по лугам.
На северо-запад уходит по лесам и низинам грунтовая дорога до деревни Мыс Доброй Надежды, расположенной на шоссе Сасово-Кадом.
Но эта дорога и летом не всегда проходима.
На северо-восток сосновый лес тянется на десятки километров.
На юго-восток – луга вверх по течению Мокши.
Половину года – весной и осенью – Липовка полностью отрезана от остального мира.
Что означает эта полууединённость, полудоступность, полузаброшенность Липовки?
Только ли неудобства для её жителей и гостей?
Если бы озёра, луга и леса не стояли на страже, Липовка не была бы Липовкой.
Если бы озёра, луга и леса сомкнули кольцо в пространстве и времени, не было бы жителей и гостей, а без них – и самой Липовки.
Озёра, луга и леса стоят на страже у ворот в Липовку, пропуская не в любое время, не в любом месте и не любого человека.
Эти ворота соединяют Липовку с большим миром.
Многие жители смотрят телевизор, слушают радио и даже читают газеты, когда их приносят, и знают о существовании правителей большого мира.
В спокойные времена Липовка в своём полузабытье равнодушна к ним и правители кажутся наилучшими.
Во времена смуты правителей любят, боятся или презирают, и это наихудшие правители.
Хотя Липовка – от мира сего, она движется своим путём.
Дао Липовки дарует сознание всем своим подданным; не стремится облагодетельствовать или наградить их; не стремится внушить им страх; не стремится внушить им трепет.
Оно не требует слепой веры; оно открывается каждому, кто способен видеть.
Этот высший правитель Липовки вдумчив и сдержан, и народ говорит, что он следует естественности. - Ничего хорошего в этом беге от армии не было. Я помню своё возвращение из командировки в Канаду. Это было уже в 97-ом году, когда я занимался тестированием, мы получили большой контракт с канадской телекоммуникационной компанией Nortel (тогда она расшифровывалась как Northern Telecom Limited), и жизнь на работе вошла в привычную для меня колею. Прямо из Шереметьева, с чемоданом, обклеенным наклейками нескольких аэропортов по разные стороны Атлантического океана, я подошёл к своей квартире.
- Дверь оказалась незапертой. Едва я её открыл, как мимо меня быстро прошёл милиционер. Это оказался участковый, искавший Рустама: тогда участковым вменялось в обязанность отлавливать уклонявшихся призывников. Кадрия, конечно, не пустила бы милиционера в квартиру, но в то время у нас жил Вадим Беров. Он по какому-то делу пошёл к моей маме, квартира которой находилась на той же лестничной площадке, и не захлопнул входную дверь. Участковый сначала вошёл к незапертую квартиру, а потом уже Кадрия никак не могла его выставить вон.
- Чжан 18. Человеколюбие и справедливость, сыновняя почтительность и отцовская любовь, мудрость и преданность, – всё это скрыто внутри Дао-пути и не выпячивается наружу.
Когда отходят от Дао-пути, суть вещей искажается, качества и свойства преломляются, прямое делается кривым, истинное – ложным.
Поэтому имена указывают не на то, на что они должны указывать, и их приходится брать в кавычки.
Употребление этих имён становится нарочитым и мудрые предпочитают молчать.
Липовка – это место, где проходит Дао-путь, и тот, кто отходит от него, покидает Липовку.
Или, лучше сказать, Липовка покидает человека.
Каждый человек хочет вернуться на правильный путь, но не каждый человек способен идти по нему, не отклоняясь в сторону.
Поэтому люди, побывавшие в Липовке, стремятся вернуться в неё, но мало кто может жить в ней долго.
Местные жители не в счёт – они сами часть Липовки. - Несколько слов о Вадиме Берове. Я познакомился с ним в 1990-м году на XXI научной конференции «Общество и государство в Китае» в Институте Востоковедения АН СССР, где делал доклад «Третья дихотомия И-цзина» про обнаруженную мною закономерность в расположении гексаграмм «Книги Перемен» (так называемый, порядок Вэнь-вана). Вадим был родом из Кривого Рога, там у него с мамой имелась квартира. В Москве он обретался у знакомых: то у одних, то у других. Это была (да и есть) интересная, необычная личность. Он считал себя философом, и, действительно, знал в этой области много, хорошо разбирался. Но также увлекался литературой, живописью и музыкой – не как автор, а как критик или искусствовед, а точнее именно что как философ.
- Одно время Беров жил у своих знакомых недалеко от Савёловского вокзала. Раз в неделю там собирались творческие люди самые разные: литераторы, художники, музыканты, учёные. Вадим называл это «семинарами», даже «маллармеанскими семинарами». Конечно, пили чай, шёл какой-то общий разговор, кто-то читал стихи, играл музыку или показывал картины – всё как обычно. Но главной составляющей вечеров были Беровские монологи по поводу прочитанного, услышанного или увиденного на вечере. Я сам читал свои литературные опусы, развешивал по стенам свои акварели. Кадрия тоже приносила свои работы. Честно говоря, было интересно его слушать, и он находил всегда что-то необычное и нетривиальное в работах других. Позже, в 97-ом году, уже на Войковской, в мастерской Саши Белугина, Вадим пытался воспроизвести формат своих «семинаров». Но там всё складывалось как-то иначе, и после нескольких вечеров Беров исчез, заявив, что мы с Белугиным всё делаем неправильно. А люди продолжали собираться на Войковской, и постепенно это превратилось в Литературный Клуб «Подвал №1», который живёт и поныне, правда, уже в другом месте.
- Чжан 19. Когда ты едешь в Липовку, оставь мудрствование и учёность на том берегу Мокши, и будешь счастливее во сто крат.
Когда ты едешь в Липовку, оставь человеколюбие и справедливость на том берегу Мокши, и ты вернёшься к естественным отношениям с людьми: близкими и далёкими.
Когда ты едешь в Липовку, оставь хитрость и алчность на том берегу Мокши, и тебе будут не страшны воры и разбойники.
Эти вещи не нужны в Липовке.
Будь простым и скромным, уменьшай личные желания и освобождайся от страстей.
Лучше всего приехать в Липовку совсем пустым.
Нужно только, чтобы было достаточно еды, чая и вина. - После Савёловский Вадим Беров попросил разрешения пожить у нас: временно, пару месяцев. Конечно, вылилось это почти в год. Вадим спал в комнате Рустама, не на кровати, а сидя в кресле. У него было что-то с сердцем, и он считал, что так ему лучше. Рустам не возражал против нового жильца, ему было интересно общаться с необычным человеком. Хотя, наверное, через какое-то время ему всё же надоел посторонний человек в его комнате. Хотя Рустам ничего не говорил, но и не возражал тогда, когда после случая с участковым милиционером я попросил Берова уехать. У Вадима не было московской прописки (или, как сейчас говорят, регистрации), и это становилось рискованным, учитывая Рустамовский «бег от армии».
- Вадим, наверное, обиделся на меня, и долгие годы мы не общались. Только время от времени он звонил Кадрие, и они беседовали, ведь это я попросил его съехать из нашей квартиры, а не Кадрия. Только на днях я снова увидел Берова: Кадрия пригласила Вадима на мой юбилей, который я праздновал на работе. Он немного выпил, потом немного поклевал носом, потом я его проводил. Ни о чём существенном мы не успели поговорить, а может быть, это было и не нужно.
- И вот мы сидим с Кадриёй на кухне. Она рассказывает мне о том, как участковый ходил по квартире и искал Рустама. Заглядывал во все комнаты, даже в ванную и туалет. Рустама нигде не было. Кадрия уже удивлялась: где же Рустам, он ведь был в квартире, когда пришёл милиционер. Оказалось, что Рустам всё это время был в туалете. Он догадался оставить дверь незапертой, погасил свет, и стоял там в темноте, прижавшись к стене. Участковый его не заметил. Кадрия рассказывает, я слушаю, и наши лица на фотографии какие-то потухшие. Мы разговариваем, курим и пьём виски «Teacher’s». «И чего в нём хорошего? – говорит Кадрия, – Чистой воды самогон, у бабы Любы в Липовке, по-моему, и то лучше». С тех пор я не покупаю больше в duty-free виски «Teacher’s».
- Из поздравительной открытки от Вороновой Ольги из Воскресенска: «Дорогие мальчики Рустам и Максим! Поздравляю вас с Новым годом 1991! Желаю, чтобы в новом году у вас было много успехов. Желаю вам всего, всего самого наилучшего, долгих, долгих лет в жизни!»
- Чжан 20. Липовка – это страшный обман.
Разве в этом мире, где знания умножают печали.
В этом мире, где взаимные упования и надежды лишают опоры.
В этом мире, где добро порождает зло.
В этом мире, где люди боятся одиночества, и не могут избегнуть его.
В этом хаотичном мире, где негде установиться порядку.
Разве в этом мире возможна Липовка?
В этом мире все люди предаются веселью, как будто присутствуют на торжественном угощении или празднуют наступление весны.
Только я один еду в Липовку.
Это подобно ребёнку, который не явился в мир.
О! Я еду!
Подобно страннику, навеки утратившему возможность вернуться назад.
В этом мире все люди полны желаний, только я один еду в Липовку.
Я сердце глупого человека.
О, как оно пусто!
Этот мир людей ясен и очевиден, только я один еду в Липовку.
Этот мир людей расписан до мелочей, только я один еду в Липовку.
В этом мире все люди проявляют свои способности и имеют занятия, и только я один еду в Липовку.
Я еду, и разве существует место, где можно остановиться?
В этом мире все люди думают, что Липовка не существует.
Только я один отличаюсь от других тем, что тащу целый рюкзак еды. - А в Липовке никаких перемен не было. Вряд ли можно считать существенной переменой переход с водки на спирт: тогда в Москве появилось много «музыкального» спирта: «Mozart», «Royal». Мы с Косачевым изобрели «весенний напиток»: в мае или начале июня бросаешь в спирт несколько молодых светло-зелёных листиков чёрной смородины. Через 15 минут напиток готов: красивого светло-зелёного, «шатртрезного» цвета. Потом ходили по липовским лесам, искали ягоды можжевельника, чтобы делать «джин». Правда, в этом случае настаивать нужно было несколько недель.
- В августе 90-го года к нам в Липовку приезжали Галя с Мишей. Потом осенью мы ещё раз ездили на пару дней в деревню вместе Галей и дядей Лёней. Выбирались обратно, когда понтонный мост вот-вот должны были разобрать. Вода уже снесла один понтон, ближайший к Липовскому берегу. Нам пришлось залезть в воду и переправлять через неё вещи на каких-то подвернувшихся досках. Весной следующего года Лёня, Галя и Миша уехали в Израиль. Для них наши перемены закончились и начались совсем другие.
- Перемены в Липовке происходили только с нашим домом: мы постепенно приводили его в порядок. Клеили обои с Сашей Косачевым, из сосновых палок сколотили этажерки для обуви и инструментов, повесили красные занавески на окна, по которым наш дом легко было найти вечером, когда горел свет в избе. Побелили печку, покрасили потолок. Кадрия занималась огородом, садом, цветами. Я покрыл эмалью лавки, сундук, дверь. Мастерил всякие полочки для книг. Сделал «китайский» абажур: он и сейчас висит над кушеткой, под ним удобно лежать и читать книжку. На абажуре написаны восемь иероглифов:
Здесь дуют ветры восьми направлений БА ФЭН Здесь я понял значенье восьми управлений БА ЧЖЭН Сам себя назову огородов смотритель ЮЙ ИНЬ Сам себя я назначу гаданий правитель БУ ИНЬ Пусть друзья дом отшельника сыщут ЧУ ШИ Угощу их изысканной пищей ЮЙ ШИ Только детям известно подобное счастье СЯО ТУН Только здесь я нашел с этим миром согласье ДА ТУН - Чжан 21. Зачем мне Липовка?
Чтобы рисовать картины, сочинять стихи и писать тексты.
Если копнуть глубже – чтобы просто жить.
Ещё глубже – чтобы готовиться к смерти.
И, наверное, на самом дне – чтобы рисовать картины, сочинять стихи и писать тексты.
Это непостижимое Дэ Липовки наполняет все вещи, которые окружают меня здесь.
Дэ Липовки рождается на её Дао-пути.
Каждая вещь Липовки движется по своему особенному пути, и в этой особенности сокрыто Дао Липовки.
Это подобно тому, как вещи выходят из розового утреннего тумана следом за восходящим солнцем.
Дао Липовки движет её вещами, но путь его загадочен и непостижим, подобно песчаной дороге в туманах лугов ранним утром месяца августа.
Обернёшься – и не увидишь того, что пройдено.
Посмотришь вперёд – и не увидишь продолжения.
Оглянешься по сторонам – и не поймёшь, где находишься.
Но в этой туманности и неопределённости содержатся образы.
Из этой туманности и неопределённости выступают вещи.
В глубине и темноте тумана скрыты тончайшие частицы.
Сила этих тончайших частиц превосходит всё, что существует в мире.
Это сила рождать и скрывать, рождая – скрывать, и скрывая – рождать.
Скрывать – значит хоронить, хоронить – значит сохранять.
То, что схоронено, способно к новому рождению.
Эта пульсация рождения и смерти подобна клубящемуся туману.
Ты и я – остановимся в пути, снимем рюкзаки, отдохнём, покурим.
Ботинки блестят от тяжёлой росы.
Волосы влажны и будто седы от капель тумана.
Вот – неподвижная трава у обочины дороги.
Вон – смутные очертания деревьев.
За пеленой тумана восходит солнце.
Уже появились комары.
Какая-то птица перелетела над нашими головами из тумана в туман.
С древности и до наших дней не иссякает голос Дао, зовущий в дорогу всю тьму вещей.
Ты спрашиваешь: "Где же могу я увидеть облик его?"
Повсюду. - Постепенно мы знакомились с жителями Липовки, и, прежде всего, с нашими ближайшими соседями: бабой Любой и тётей Дусей. Они часто бывали у нас, сидели за столом и пели дуэтом липовские песни. Тогда ещё был жив муж бабы Любы, дед Гаврила. Иногда поутру мы слышали, как они переругивались по деревенскому обычаю незлобиво и не торопясь. Жили они очень дружно. Дед Гаврила нередко заходил ко мне, обычно, когда я что-нибудь мастерил около дома. Он был глуховат, поэтому только смотрел и ободряюще улыбался, а то и давал какой-нибудь полезный совет. Проходил мимо дома дядя Петя со своим неизменным вопросом: «Ну, как там, в Москве? Что они думают, будет жизнь лучше или как?» Проезжал Коля Хват на телеге, заполненной горячим, только что испечённым хлебом. Приносил только что выловленную рыбу Шурочка-святой (это прозвище он получил то ли от отца, то ли от деда, совершившего пешее паломничество в Саров). Коля Дунин приходил чинить электричество, или так просто. Кулёк забредал, просил выпить. «Ну, хоть одеколону дайте, болею я». Кадрия как-то раз не выдержала, и таки дала ему стопку «Шипра», ничего больше не было. А потом всё волновалась, не отравила ли она его.
- Чжан 22. Слова древних: "Ущербное становится совершенным..." – разве это пустые слова?
Отсутствие рождает напряжение, напряжение рождает силу, сила приводит в движение, и вся тьма вещей приходит к тебе.
Все люди в мире хотят быть молодыми и страшатся старости.
Но разве недостаток лет отличается от недостатка богатства, или недостатка славы, или недостатка положения в обществе?
Следуя этому поучению, я еду в Липовку не потому, что Липовка богаче города, а потому, что она беднее; не для того, чтобы получить многое, а для того, чтобы достичь малого; не в стремлении к новому, а в тяге к старому.
Я еду в Липовку за отсутствием.
Пустота – вот, что влечёт в Липовку.
Простор высоты от земли до неба, простор широты лугов, простор глубины лесов.
Привольно раскинулась деревня, привольно стоят дома на её улицах, привольно неразделённое на кубики пространство избы, привольно среди людей без взаимных обязанностей, привольно душе в бездорожье одиночества.
В Липовку едут не для того, чтобы приобрести, а для того, чтобы потерять.
Потерять – значит приобрести свободу; приобрести – значит потерять свободу.
Потерять гораздо труднее, чем приобрести.
Но труднее всего – потерять себя.
Это трудно даже в Липовке.
Чтобы почувствовать лес, нужно в лесу заблудиться, но все люди боятся этого.
Чтобы найти своё Дао, нужно сбиться со всех дорог, которыми идёт человек.
Слова древних: "Ущербное становится совершенным..." – разве это пустые слова? - В 93-ем году я начал писать «Категории Липовки» в жанре «философских заметок», а закончил в 94-ом вместе с «Дао Дэ Липовка вэй». Теперь я решил использовать некоторые из этих «заметок» как ещё одну опору в написании этой книги.
- Из «Категорий Липовки»: «Кулёк»: Когда у Кулька запой, он подобен маленькому Хаосу Чжуан-цзы. Днём он двигается по улицам Липовки и каждого встречного спрашивает "нет ли выпить?", не различая мужчина это или женщина, взрослый или ребёнок, первый раз он его видит сегодня или они встречались пять минут назад. Ночной обход деревни он совершает, ориентируясь по свету в окнах домов. Утренний – по интуиции и смутным обрывкам воспоминаний.
"Ёш-ты!" – говорит Кулёк, когда ему отказывают. И незлобиво идёт дальше, повторяя: "Ёш-ты!".
Кулёк, выпивающий стопку одеколона "Шипр". Кулёк, кряхтя и "ёштыя", в раскоряку спускающийся с крыльца. Кулёк в утренней полумгле будто из ниоткуда являющийся на пороге дома, не спросясь заходящий в избу, крутящийся на месте посреди комнаты и, не солоно хлебавши, уходящий и исчезающий в утренней полумгле.
На выходе из недельного запоя Кулёк, ещё по инерции продолжающий свои обходы деревни, но уже осознающий юмор ситуации, лениво тянет в ответ на вопрос "Ну чего тебе?" – "Боле-е-ю я". И ухмыляется с хитрецой уже-не-запойного, но ещё-не-трезвого мужичка.
Когда однажды Кулёк зашёл в дом трезвым, я не узнал его. И он не узнал ни меня, ни дома: стал рассуждать об обстановке комнаты, об обоях, занавесках и прочем так, будто попал сюда впервые. Трезвый Кулёк потерял весь свой шарм, потерялся и ничем уже не выделялся из череды обычных персонажей деревни. Исчезла та могучая целеустремлённость, которая вела его в пространстве и времени этого мира по удивительной, странной, парадоксальной и безошибочно выбираемой траектории пути.
Кулёк в запое похож на пружину, которая то ли сжата, но готова вот-вот взорваться, то ли уже распрямляется и толкает его существо по его пути, то ли, напротив, сжимается в сосредоточении единственной страсти и единственной цели. "Сердце человека – Пружина," – говорится в "Книге о единении сокрытого" ("Иньфу цзин"). Сердце Кулька жаждет водки. "Пружина находится в глазах." Глаза Кулька неуловимы и мутны. "Никто в Поднебесной не может её увидеть, никто не может познать." Познать сердце Кулька – всё равно что броситься с головой в омут. Пружина Мира, вселяющаяся в запойного Кулька, поражает своей безудержной, неостановимой, тёмной, безразличной, первозданной, хаотической и в то же время тонко отрегулированной силой.
"Ёш-ты!" – говорит Кулёк. Этим "ёш-ты" Кулёк как бы хочет сказать: "О! Я несусь! Кажется нет места, где мог бы остановиться. Все люди полны желаний, только я один подобен тому, кто отказался от всего, кроме одного. Я сердце глупого человека – такое тёмное, такое неясное! Мир людей ясен и очевиден, только я один живу в мире смутном, подобном вечерним сумеркам. Мир людей расписан до мелочей, только я один живу в мире непонятном и загадочном. Все люди пытливы, только я один равнодушен ко всему, кроме одного. Неостановимый, подобно дыханию ветра! Все люди проявляют способность, и только я один похож на глупого и низкого. Только я один отличаюсь от других тем, что вижу основу в водке."
Конечно, так, или почти так, на самом деле говорил Лао-цзы. Но разве кульковское "ёш-ты!" означает что-то иное?
Кулёк в запое подобен маленькому Хаосу Чжуан-цзы, в котором друзья-приятели уже просверлили одну дырку. И в эту дырку Кулёк льёт водку. Он уже не замкнут в себе, он уже несётся, развёртываясь в своём Дао опьянения. Ведь приятели Хаоса – это просто его собутыльники и приходили они к нему, чтобы вместе выпить. Когда будут просверлены остальные дырки, Хаос умрёт и Кулёк станет обычным трезвым человеком.
А пока маленький ком Кулька катится по деревне Липовка от дома к дому. И глядя вслед ему, мне самому хочется воскликнуть во вдруг возникшем ощущении единосущности меня, Кулька, бабы Любы, Липовки, мира, Хаоса, хочется воскликнуть незлобиво: "Ёш-ты!". - Чжан 23. За двумя реками, среди лугов и лесов, между небом и землёй затеряна деревня Липовка.
Она потеряна и потому сохраняется.
Она сохраняется и потому её можно увидеть.
Кружочек Липовки можно увидеть на карте Рязанской области.
Крыши домов Липовки можно увидеть с высокого холма, на котором стоит деревня Рожково.
В Липовку даже можно приехать и жить там.
Почему так?
Потому что, тот, кто теряет, тождествен потере.
Кто тождествен потере, приобретает потерянное.
Великое Дао – то же, что потеря.
Великое Дэ – то же, что потеря.
Даже ветер в Липовке останавливается к закату дня.
Даже дождь в Липовке уступает место ясной погоде.
Даже мой дом в Липовке когда-нибудь развалится.
Небо и земля полны величия, однако и они не вечны.
Ты спрашиваешь: "Что же мне делать?"
Не спрашивай, и услышишь ответ.
Не делай, и будет сделано.
Если боишься заблудиться в лесу, иди на луг около Чёрного Озера, ложись на землю среди цветов, закрой глаза и попытайся тихо скользнуть в забвенье травы. - Потом дед Гаврила умер – дали о себе знать военные ранения, потом умерла тётя Дуся, умер Кулёк, умер Коля Дунин, отравившись самопальным спиртом, умер Шурочка-святой и уже в 2002-м году умерла баба Люба. Этим летом 2008-го года дети увезли больного дядю Петю из Липовки.
- Баба Люба умерла в начале сентября. В этот год наша яблоня, что с незапамятных времён росла напротив нашего крыльца, была на удивление плодовита. Когда в конце лета мы уехали из деревни, яблоки ещё краснели на ветвях. Потом стали падать в траву. Бабу Любу искали полдня и нашли около яблони. Ей было жалко падающих яблок, и она пришла собирать их в корзину, чтобы сохранить до осени, когда мы приедем за грибами. Она не умерла на земле под яблоней, это было бы неправильно. Её жизнь была цельной и мудрой. Такой же должна была быть и её смерть. Она умерла на третий день, попрощавшись со всеми и отдав все нужные распоряжения: жестами, поскольку говорить уже не могла. Незадолго до этого она как бы попрощалась и с нами: подарила Кадрие свою самодельную, удивительно красивую юбку из тех времён, когда баба Люба была молодой. Впрочем, юбку она подарила раньше, а в то лето подарила льняное полотенце с накатанным рисунком – красными петухами. И спросила Кадрию: ты на похороны-то ко мне приедешь? Мы приехали в Липовку в сентябре на пару дней, не за грибами, как планировали, а на похороны.
Вишня расцвела –
одинокая ветка
в вазе у окна.
Пусть снегом заполнен сад,
у сердца – свой календарь!