- Чжан 24. Если идти к Липовке напрямую, выйдешь к берегу Мокши, где не будет ни моста, ни лодки.
Если пересечь реку по мосту и дальше идти к Липовке напрямую, выйдешь к берегу Старицы, и нет там никакой переправы.
Чтобы попасть в Липовку, повернись на 90 градусов и иди в сторону.
Идя в сторону, придёшь в Липовку.
Таков закон потерянного существования.
Если ты шёл прямо к цели и достиг её, прими мои соболезнования: только тебе одному это стало казаться целью.
Лучше бы ты оставался на месте и не имел целей, чем обременять себя лишним желанием и бесполезным поведением. - Мы поехали на похороны на автомобиле с редким названием, которое я запомнил, – «Святогор». Он принадлежал приятелю Наташи Селиваненко – Сергею Гладких. Нас было четверо: я, Кадрия, Наташа и Серёжа. Липовские дороги в тот год были хорошие, и удалось доехать до самой деревни. Остановились у Наташи, потому что в нашей избе ещё не закончился ремонт, связанный с подъёмом дома, сменой печки, полов и т.п.
- Погода стояла прекрасная, мы даже смогли искупаться в Старице, сходили на Чёрное озеро, съездили на холмы. Серёжа – буддист, как я понимаю, ламаистского толка. На вершине холма он устроил огненную пуджу. Меня поразило большое количество ценных продуктов, которые сжигались на огне отнюдь не в символических объёмах: топлёное масло, несколько видов круп, мёд, фрукты, разные травы, молоко, вода, вино и т.д. Ветками сосны костёр притушивался, чтобы больше дыма взлетало в небо. Серёжа сидел в ритуальной позе, читал молитвы, мантры, наверное; перед ним лежали тексты на тибетском языке, а вокруг него были разложены разнообразные предметы, необходимые для совершения обряда.
- «Для местных духов это в диковинку, – сказал Серёжа. – Никто не кормит их, но, похоже, им это нравится». Кадрия всё это время сидела в сторонке и демонстративно читала книжку. С её точки зрения, это было просто смешное язычество. Сергей сказал мне потом: «В следующий раз лучше проводить обряд без Кадрии, она не принимает его, а мне трудно сосредоточиться».
- На обратном пути из Липовки в Москву мы чуть не разбились. Ехали ночью, и, не заметив поворота на круговом перекрёстке под Егорьевском, проехали вперёд, то есть на встречную полосу, по которой уже мчался другой автомобиль. Свернули в сторону, машина выскочила на траву, перекрутилась несколько раз вокруг своей оси, вернулась на нужную полосу и уткнулась в ограждение. Слава Богу, пострадала только передняя фара, а люди отделались лёгким испугом.
- Сергей Гладких владел (наверное, и сейчас владеет) фирмой «Шоколандия», поставляющей на рынок шоколад, какао, глазурь и ингредиенты. Тогда Наташа работала у Серёжи и заодно участвовала в его буддистских делах. В 2005 году ездила на Байкал, где на острове Огой закладывалась большая буддистская Ступа Просветления. Меня попросили сделать веб-сайт «Шоколандии», какое-то время я его поддерживал. Летом 2007-го года Рустам устроился к ним работать курьером, но через месяц с небольшим уволился, не поладив с Сергеем. Сейчас и Наташа там не работает.
- Чжан 25. Люди думают, что звуки этого мира недостаточно гармоничны.
Но проблема в том, что мир упорядочен и гармоничен.
Люди думают, что формы этого мира недостаточно совершенны.
Но проблема в том, что мир завершён и совершенен.
Люди думают, что этому миру чего-то не хватает.
Но проблема в том, что мир переполнен.
Люди думают, что трудно идти вперёд.
Но проблема в том, что почти невозможно повернуть назад.
Вот вещь, что возникла из Хаоса, прежде неба и земли родившаяся.
Она беззвучна!
Она лишена формы!
Она одинока!
Не изменяется, но повсюду действует.
Её можно считать матерью всей тьмы вещей.
Я не знаю её имени.
Вводя обозначение, даю ей имя Дао; описывая словами, называю её Великое.
Великое – потому что возникло из Хаоса.
Раз покинуло Хаос, то находится в бесконечном движении.
В бесконечном движении изначальная простота дифференцируется и становится средством и целью.
Раз появляются средство и цель, бесконечное движение не может достигнуть предела.
Не достигая предела, Великое возвращается к своему истоку.
Бесконечное движение оказывается кругом.
Велико Дао, велико небо, велика земля, и человек также – велик.
Во Вселенной имеются четыре великих, и человек – это один из них.
Человек следует земле.
Земля следует небу.
Небо следует Дао.
Дао следует самому себе.
И все возвращаются на круги свои.
Но истинное начало не достигается, потому что находится в центре круга.
Центр круга – это Хаос.
Дао-путь возникает из Хаоса и возвращается в Хаос, поэтому двигается по кругу.
Мир упорядочен и гармоничен, хотя в центре круга нет никакого порядка, и нет никакой гармонии.
Мир завершён и совершенен, хотя в центре круга ничто не завершается и ничто не совершенно.
Мир переполнен, хотя центр круга пуст.
Мир не может остановиться, хотя центр круга стоит на месте.
Я могу думать не как все люди, потому что Липовка находится в центре круга.
В Липовку нельзя попасть напрямую.
Путь в Липовку напоминает спираль.
Вот я перешёл по мосту через Мокшу; вот я прошёл через луга, огибая Старицу; вот я прошёл по улицам деревни; вот я вошёл в свой дом; вот я сажусь за стол.
Даже делаю глоток чая.
Путь завершён?
Но спираль никогда не достигает центра.
Я пью чай и в неподвижности и тишине продолжаю бесконечный путь в Липовку. - Из «Категорий Липовки»: «Баба Люба»:
Может ли живой человек быть "категорией", даже такой странной, как "категория Липовки"?
Не в том смысле, в каком конкретность, факт, вещь, событие не могут быть категориями, понятиями, поскольку категория – это обобщение. Как раз "категории Липовки" – это конкретность, факт, вещь, событие, и они не терпят никакого обобщения, предчувствуя, что обобщение – это всегда выхолащивание, утрата сути, опустошение. Здесь нужно нечто живое, то есть живущее, но тем не менее (вернее: именно поэтому) глубокое, не поверхностное, но протяжённое вглубь – в истину мира.
Сомнения мои другого рода: баба Люба – человек как и я. Моё размышление о ней возможно ли не одновременно как её размышление обо мне? Невозможен монолог о человеке – возможен лишь диалог с человеком. Это правда, но кажется мне, что так можно сказать в отношении многих вещей: моего дома в Липовке, Чёрного Озера, мельницы без крыльев, двух берёз, глиняной чашки с отбитой ручкой... Если говорить не поверхностно, когда говорение – это просто сотрясение воздуха, вибрация языка и шум сознания, если пытаться искать сути вещи, её существа и смысла, то говорить нужно с вещью. Понимание есть диалог с понимаемым, а вовсе не монологичное препарирование.
То, что пишу я здесь – диалог? Я пытаюсь писать так: мысленный диалог с тем, о чём я пишу или, лучше сказать, чем я пишу, с чем я пишу.
В таком диалоге моё философствование сталкивается с философствованием бабы Любы. Баба Люба – философ? Я берусь показать, что баба Люба больше философ, даже истинно философ, чем многие из тех, кто считает себя не чуждым этому занятию. Может быть больше философ, чем я, наверное больше. Хотя баба Люба, конечно, не знает, по-видимому, ничего о философии.
Само не-знание бабы Любы тесно связано с её философичностью, хотя и не определяет её. Философия вообще есть род не-знания. Даже историографически философия – это некий центр, от которого отпадало знание в виде частных наук. Когда-то ведь все науки были частью философии, но как только в какой-то такой части появлялось "знание", что и делало её частью, эта часть выделялась и отпадала от философии как наука. Психология – пример сравнительно позднего отпадения. Философия не терпит в себе частей. Философия – это всегда целое, потому что она есть нацеленность на суть мира.
Целостность – следующее качество бабы Любы, делающее её философом. Целостность, цельность и не-знание сами по себе, может быть, следствие обыденности, простоты жизни бабы Любы. Обычная жизнь, проходящая в повседневности, не выходящая за край (предел) и наполняющая собой край (родную сторону), жизнь в деревне Липовка, в деревянном пятистенке на конце улицы, называемой "Куток", жизнь, хотя и связанная с дальними городами сыновьями и дочерьми, внуками и правнуками бабы Любы, но укоренённая именно здесь, хотя и тревожимая вестями с экрана телевизора или мембраны радио, но так, как тревожим лес ветрами, прилетающими издалека, и остающийся неколебимым благодаря корням, глубоко ушедшим в землю, лес, который посадила когда-то баба Люба. Жизнь бабы Любы – не каменная башня ( тем более – не башня из слоновой кости), а скорее тростниковая хижина (если позволительно воспользоваться этим японо-китайским образом), продуваемая всеми ветрами-временами. Стойкость этой жизни – не твёрдость древесного ствола, который можно сломать, а гибкость бамбука (опять Китай!), который ведь есть трава. Неискоренимость этой жизни того же свойства, что неискоренимость травы.
В жизни бабы Любы как будто не было ничего такого, что принято называть "достижением", да и добра особого баба Люба за свою жизнь не нажила. Если, конечно, под "добром" иметь в виду барахло, богатство, недвижимость, деньги, а не добро.
Короче говоря, в жизни бабы Любы не было ничего лишнего. Но мы уже знаем, что обыденность есть путь к истинному. Отсутствие лишнего – это отсутствие преград и всего, что мешает разглядеть этот путь. Жизнь бабы Любы своей обыденностью, простотой, я бы сказал, очищенностью (в том числе, от всякой наносности – знаний, философий, достижений, "добра") была и есть обнажённо близка истине мира, открытости бытия. Речь бабы Любы близка – я бы даже сказал, опасно близка – истинному слову, то есть слову по существу, слову-смыслу. Баба Люба очень много чего не знает и не "понимает", не надо говорить с ней о вещах несущественных, о всяких науках, политиках, техниках и прочих вещах, о которых мы так часто говорим, но которые вряд ли понимаем в сути их, а главное, не очень-то и хотим понимать, как бы предчувствуя их необязательность, неважность для сути человеческой жизни. Но в разговоре по существу, по смыслу, разговоре самим смыслами слово бабы Любы всегда точно и существенно. Слово бабы Любы, как и её жизнь, соотносится со словами многих людей, как и с их жизнями, также как слово поэтическое соотносится со словами газетных статей и научной трескотни. Баба Люба – поэт в том изначальном, исконном смысле, в каком поэт – значит философ, то есть человек захваченный истинным бытием и в своей жизни и своём слове не отступающий от живого смысла мира.
После этого случайно ли, что мою соседку по Липовке зовут Любовь Петровна: любовь есть существенная составляющая философии и, может быть, её суть, если вспомнить слова Новалиса, приводимые Хайдеггером в его "Основных понятиях метафизики": "Философия есть, собственно, ностальгия, тяга повсюду быть дома." - Чжан 26. Когда пилишь дрова, нужно не напрягать, а расслаблять мышцы, и тогда долго не будешь знать усталости.
Когда есть грибы, можно целый день бродить по лесу и не почувствовать тяжести корзины.
Разве пройдёшь такой путь по шоссе?
Баба Люба прожила в Липовке долгую жизнь и даже не заметила этого.
Покой есть главное в движении.
Одиночество есть главное в общении.
Неумение есть главное в ремесле.
Сомнение есть главное в вере.
Незнание есть главное в знании.
Люди думают, что прекрасная жизнь – это когда, оглядываясь назад, видишь длинную и широкую дорогу, наполненную множеством вещей.
Такие люди, умирая, плачут, потому что, уходя из жизни, ничего не могут взять с собой.
Но человек – не бульдозер, чтобы оставлять за собой просеку в лесу мира.
Поэтому живи так, будто идёшь через цветущий луг вдоль Чёрного Озера, насвистывая детскую песенку. - В начале 90-х мы ходили за молоком на ферму, что располагалась рядом с нашим концом деревни, чуть дальше водонапорной башни. Ферму держали чеченцы: по весне брали в совхозе телят на откорм, а осенью возвращали их обратно. Сначала познакомились с молодым чеченом Романом, он заходил к нам в гости. Один раз даже был у нас в Москве. Он говорил, что хочет подзаработать денег, купить лес и отвезти его в Чечню, чтобы построить дом. Рассказывал, что одно время был сутенёром в Москве, но потом его обманула одна из девушек, уехала в Питер и увезла все деньги, и он это дело бросил. Пытался «гонять» “Marlboro”, чем занималась значительная часть чеченской диаспоры в Москве, но тоже что-то не вышло. Вот не знаю, что тут правда, а что нет. Он говорил: «Вот кто бы подумал, что Роман будет трактористом в рязанской деревне?»
- Познакомились мы и с женой Романа, и с его братом, Исхаком. А также с мамой братьев, вот забыл, как её звали. Она особенно дружелюбно относилась к Кадрие, от неё мы получали творог и солёный чеченский сыр, который она делала сама, который умеют делать все чеченцы. Давно я не видел Романа. Сейчас чеченцы живут в Демушкино и занимаются лесозаготовками.
- Как-то раз, когда мы приехали в Липовку в июне, и ещё не было моста через Мокшу, Исхак повёз наших женщин через Мыс Доброй Надежды на своём «газике». Мужчины в машину не помещались и отправились через реку на лодке, налегке. Мы уже давно прибыли в Липовку, сидели в доме, пили чай и водку, а наших женщин всё нет и нет. Мобильники тогда ещё не появились, связи не было, ребята начали волноваться. «Вот какой-то чеченец повёз их, куда повёз? Игорь, ты его хорошо знаешь?» Я их успокаивал. И, когда уже решили было идти пешком на Мыс, подъёхал «газик». Оказалось, по дороге застряли в каком-то болоте, Исхак ходил пешком за гусеничным трактором. «Ну, это какой-то джип-сафари!», – кричала Ира, жена брата дяди Лёни, которая ехала в Липовку первый раз. «Да чего вы волнуетесь, – говорила Кадрия, – всё будет нормально». Всё и было нормально.
- Чжан 27. Умеющий шагать не оставляет следов.
Умеющий писать не оставляет текстов.
Умеющий говорить не открывает рта.
Умеющий жить давно умер.
Я выхожу из дома на дорогу, что ведёт мимо заброшенной фермы, доходит до клина соснового леса, в котором когда-то был интернат для послевоенных детей-сирот, а потом, когда сироты выросли и стали взрослыми, – для глухонемых детей.
Интернат, который строился и существовал благодаря энтузиазму его директора, который возил материалы для строительства на телегах.
Интернат, в котором имели работу многие жители Липовки, а некоторые – воспитывались в нём.
Интернат, который был закрыт сасовской партийной начальницей, чтобы меньше было хлопот, под тем предлогом, что родителям далеко ездить к детям в гости.
Интернат, который давно разрушен и только фундаменты зданий выглядывают из травы, темнеет вход в подземный склад, рыжеет кирпичная труба котельной среди зелёных деревьев и густо разросся иван-чай на месте сгоревшего два года назад последнего дома.
Директор интерната уже умер, а партийная начальница ещё жива.
От детей остались только серые как пепел, серые от времени и дождей скворечники на соснах кругом.
Дорога заворачивает влево и входит в сосновые посадки, идёт дальше и сосны становятся всё выше и выше.
Перед большим лесом я сворачиваю влево, а старая дорога продолжает свой путь вперёд, она скользит вдоль Чёрного Озера, мимо разрушенного лесного пчельника, и конечная цель её – деревня Шевали-Майданы – за лугами на том берегу Мокши.
Я сворачиваю влево и эта новая лесная дорога ведёт меня мимо грибных мест, мимо полян с земляникой, всё дальше и дальше, мимо болота с мёртвыми стволами берёз, мимо кустов черники, мимо "ведьминых" кругов лисичек, дальше – к высоким холмам справа.
Это горы Липовки.
Они открываются сразу, неожиданно высокие с простором над ними, с редкими и особенными в своём одиночестве и в своей высоте соснами.
Я поднимаюсь наверх, иду по траве, по хрустящему мху, среди старых пней и кустов вереска.
На самой вершине – далёкие дали синих лесов, близкое солнце, свободный и мягкий ветер, гудение шмеля.
На самой вершине мёртвое дерево, сухое как пепел, одинокое над миром.
Мёртвое дерево – я смотрю и смотрю на него, хотя кругом, но внизу – целые леса живых деревьев.
Здесь понимаю я смысл слов: "Умеющий шагать не оставляет следов. Умеющий жить давно умер." - После того, как я написал «Дао Дэ Липовка вэй», Надя Крупп сказала мне, что я ошибся, что директор интерната ещё жив, но, впрочем, это хорошая примета, когда кого-то ещё живого посчитали мёртвым. Я не стал исправлять текст – всё равно когда-нибудь директор умрёт. Когда-нибудь мы все умрём. И кто-нибудь в XXII веке скажет, изменив дату в моём старом хайку:
- В августе 1991-го года мы были в Липовке, когда случилось ГКЧП. В этот день мы как раз провожали в Москву нашу приятельницу, Галю Смирнову. Она была одним из последних людей, связывавших меня с моим самым старым старшим другом, журналистом и сценаристом Петром Николаевичем Коропом, с которым я познакомился, когда мне было 12 лет, в Доме пионеров Бауманского района, где он вёл литературный кружок и создал детскую редакцию журнала «Сентябрь», с которым позже мы провели долгие часы в его прокуренном кабинете, попивая чай, обсуждая мои литературные опусы и разговаривая обо всём на свете, который дал мне совет жениться на Кадрие, потому что она необыкновенная, когда я сказал, что подумываю об этом, который умер от инфаркта в 83-м году, не дожив пары месяцев до своего пятидесятилетия. Но это совсем другая история, может быть, когда-нибудь я её расскажу.
- У Гали был рак молочной железы, была операция, она вроде бы выздоравливала, лечилась разными травами, но через несколько лет всё равно умерла. Галю должны были довезти до Сасово на машине. Помню, как мы стоим около машины и все вместе слушаем радио, пытаясь сквозь треск и помехи понять, что происходит. И не опасно ли Гале ехать сейчас в Москву?
- Чжан 28. Великий порядок свободен от распорядка.
Когда естественность распадается, она превращается в средство, с помощью которого достигаешь великих возможностей.
Великая возможность – та, которая не используется.
Она не используется, поэтому сохраняется.
Тот, кто способен знать, но не знает, возвращается в состояние новорождённого, и не покидает постоянное Дэ.
Тот, кто умеет делать, но не делает, возвращается к изначальному и не отрывается от постоянного Дэ.
Тот, кто может идти, но остаётся в начале пути, возвращается к естественности и достигает совершенства в постоянном Дэ.
Так происходит потому, что путь – это круг.
Кто двигается по нему, будет разочарован в конце пути.
Кто остаётся на месте, заставляет двигаться сам круг.
Движение относительно, но преимущество имеет тот, кто неподвижен.
Когда люди купаются в водах Старицы, невозможно определить, кто из них добился богатства и славы в мире, а кто безвестен и беден.
Когда люди затерялись в травах и собирают луговую клубнику, невозможно узнать, кто из них достиг знаний и опыта в жизни, а кто наивен и невежествен.
Когда люди разбрелись по лесу в поисках грибов, невозможно увидеть, кто из них счастлив и любим, а кто одинок и несчастен.
Так происходит потому, что Липовка – это центр круга, в котором избавляешься от стремления различать. - Через пару дней в порыве «демократического патриотизма» я рисовал позаимствованными у Кадрии масляными красками российский триколор на фасаде своего дома. Прибегает Роман и кричит «Победа!». Потом мы идём к нему домой и вместе с остальными чеченцами смотрим по старенькому телевизору новости. Выступает Ельцин, он нравится Роману. До первой чеченской войны оставалось чуть меньше трёх лет.
- Тогда же, в августе 91-го года, я подарил Роману маленькую открытку с какой-то арабской вязью, которую мне дал старик-татарин в автобусе по дороге в Елабугу. В автобусе было много таких стариков, они ехали на какой-то мусульманский праздник. Старик говорил какие-то слова, Кадрия перевела: Аллах поможет тебе, или что-то в этом роде, – и сказала, что это ценная открытка. Наверное, там была написана сура из Корана.
- В Елабугу мы ехали в составе делегации от Демократическая партии России на референдум по независимости Татарстана. Мы работали наблюдателями на избирательных участках. Помню, на наш участок, где сидели мы с Кадриёй, прибежала какая-то журналистка. Она хотела взять у Кадрии интервью: почему татарка выступает против независимости Татарстана? Кадрия пыталась ей что-то объяснить про тесные связи с Россией, про татар в Москве, русских в Казани и т.п. Кажется, та ничего не поняла, или не захотела.
- Прошло больше десяти лет и, как я слышал, Роман стал не то председателем, не то зам. председателя колхоза в каких-то соседних деревнях. Тогда уже снова стали образовываться колхозы или что-то вроде этого, потому что землю раздали, а что с ней делать, никто не знал: люди привыкли обрабатывать землю сообща. Тогда же снова можно было увидеть распаханные и засеянные поля, пустовавшие несколько лет.
- Я вот теперь думаю: может быть, не надо было расставаться с открыткой, что дал мне старик-татарин? Может быть, её надо было подарить Рустаму? Сейчас мне кажется, что тогда Рустам сожалел о подаренной открытке, но ничем не упрекнул меня. Или это уже ложная память?
- Чжан 29. Современный человек имеет великое стремление управлять всем миром, но я не вижу в том никакой выгоды.
Мир – это чудесный сосуд, к которому нельзя прикоснуться.
Если кто-нибудь тронет его, то потерпит неудачу.
Если кто-нибудь схватит его, то его потеряет.
Но даже если бы человек завладел всем миром, что бы стал делать он дальше?
Став мерой всех вещей, он только умалил бы великое, уничтожил таинственное, изгнал чудесное, но сам он не стал бы больше.
Не лучше ли стремиться к обратному: чтобы мир обладал мной?
Тогда моя жизнь перестала бы быть прихотливой игрой моих страстей и внешних обстоятельств и вернулась к естественности.
Мой путь перестал бы определяться моим случайным "я" и его случайным окружением и слился с великим Дао.
Я сам перестал бы быть только самим собой и соединился с великим Дэ.
Всякое существо либо пытается уйти от судьбы, либо следует своему пути; либо сопит и всхлипывает, либо дышит полной грудью; либо выбивается из сил, либо смиренно принимает то, что даётся; либо сохраняет себя, либо нет.
Липовка может исчезнуть: либо от нашествия горожан, либо от вымирания местных стариков и старух; либо потому, что туда нет дорог, либо потому, что туда проложат дороги.
Можно ли Липовку спасти?
И не обернётся ли спасение гибелью?
Вот почему я думаю: разве стоит не только Липовка, но и весь мир, хоть одного волоска с моей головы? - В начале 90-х годов, когда на работе делать было нечего, у нас с Кадриёй были длинные летние отпуска. Я отгуливал все свои «кандидатские» полтора месяца, а Кадрия уже не работала на заводе и могла отдыхать даже по два месяца. Всё время мы проводили в Липовке. Первые годы я исходил все окрестные луга и леса, писал стихи, рисовал акварели. И, конечно, всегда что-нибудь мастерил для дома. Деревенский дом требует постоянного мелкого ремонта, а тут многое нужно было сделать в первый раз: столик, лавку, забор. Старое крыльцо разваливалось, и мы затеяли делать новое крыльцо, а заодно и крытую веранду, чтобы увеличить площадь для проживания.
- Строить веранду я нанял Бориса Константиновича из Демушкино. Может быть, физиком он был и хорошим, но плотником и столяром – не очень. Он сделал нам новые внешние рамы на окна из каких-то тонких реек, которые через несколько лет развалились, сгнили, так что теперь нам снова нужно менять окна в Липовской избе. Он говорил, что конструкция веранды должна быть «летящей». Но когда он захотел настилать пол нестругаными досками, я отказался от его дальнейших услуг.
- Впрочем, может быть, я был не совсем прав. Долго и нудно я строгал доски на маленьком станочке, который он мне оставил. А потом всё равно покрыл линолеумом хорошо оструганные доски – это были не те толстые широкие половицы, которые лежали в нашей избе, доски немножко «ходили» и сквозь щели проникал холод. Если покрывать линолеумом, то зачем строгать? Получился типичный «принцип бани» из известного анекдота: собрались мужики баню строить и начали спорить: строгать половые доски или нет? Если остругать, то люди будут подскальзываться на мокром полу, падать и расшибаться. А если оставить доски нестругаными, у всех на ногах занозы будут. Думали-думали и нашли-таки решение: стругать, но класть струганым вниз.
- Но это я уже подумал потом. А конструкция веранды так и осталась «летящей».
- Чжан 30. Липовка ведёт меня по своему Дао-пути, она одаривает меня своим Дэ.
Липовка служит мне, но делает это не ради меня.
Она с лёгкостью готова оставить меня, ведь она стремится лишь к покою и согласию.
Как бы и мне научиться так относиться к Липовке?
Желания моего сердца – это войска, с помощью которых я могу овладеть многим.
Но войско может обернуться против того, кто его использует.
Где побывала армия, там растут терновник и колючки.
После больших войн наступают голодные годы.
Так не лучше ли распустить солдат по домам?
А если уж воевать, то не стремиться к победе?
А если уж побеждать, то не праздновать победу?
Небо Липовки высоко и без меня.
Земля Липовки широка и без меня.
Воды озёр не для меня хранят чистоту.
Травы лугов не для меня зеленеют.
Деревья лесов не для меня шумят ветвями.
Чтобы вернуться в Липовку, нужно покинуть её.
Чтобы помнить Липовку, нужно забыть её.
Чтобы обрести Липовку, нужно потерять её.
Великий воин не знает даже, с какого конца берутся за меч. - Потолок мы делали из больших кусков оргалита, которые привезли из Москвы. Мне помогали Саша Косачев и Рустам. Я разглядываю фотографии. Свежие доски стены веранды, я стою в тёмном проёме двери, рядом на крыльце Саша Косачев смотрит вниз на Рустама. Рустам коротко острижен, на нём белая майка, он стоит внизу, на земле, спиной к фотографу, может быть, что-то держит в руках, потому что голова слегка опущена, но что именно, не видно. Вот Рустам со своим липовским другом Женей Мересьевым держит длинный кусок оргалита. На Рустаме серый в клетку свитер, коричневые вельветовые штаны.
- Это тот самый Женя Мересьев, который «химик». Последние годы о нём ничего не было слышно, он не приезжал в Липовку. Его дом, в котором тогда собиралась липовская молодёжь, постепенно разваливался и стал непригоден для жилья. Только этим летом 2008-го года я снова услышал о нём. Он женился, у него маленький ребёнок, и Надя Крупп продаёт ему свой дом. Как бежит время.
- Как бежит время. Опять вспоминаю Рустама и Максима в доме Мересьева, когда то ли Женя, то ли они сами варили себе наркотическое зелье из мака, как оказались в больнице у Юры Игнатова. В те годы в огородах Липовки было много мака. Красивые цветы, Кадрия тоже сажала их у нас за домом. Но вот мак стали обрывать по ночам. Однажды оборвали почти весь мак у Нади Крупп. Она почему-то решила, что это сделал Рустам. Пришла и вывалила на наше крыльцо целую охапку цветов – весь оставшийся у неё мак. И что-то крикнула, вроде «Подавись этим маком!». Рустам говорил, что он здесь не при чём, в этот раз мы почему-то ему поверили. А он, как ни странно, не стал относиться к Надежде Николаевне хуже, хотя, как и все мы (кроме Кадрии, конечно), не горел желанием с ней общаться.
- После похорон Надя Крупп не поехала с нами на поминки. Не потому, что не хотела, а потому что ей стало плохо в автобусе. Она говорила, что нечем дышать, очень душно, просила открыть окно, и вышла у ближайшей станции метро. Известно, что Надя не переносит дорогу в автомобиле или автобусе – её укачивает. Я не буду напоминать Надежде Николаевне эту историю с маком у нас на крыльце и эту историю с маком в доме Мересьева, которому она продаёт дом. Как бежит время.
- Чжан 31. Принято считать, что человек приходит в этот мир с какой-то целью.
Он стремится к счастью и избегает несчастья; добивается славы или богатства, власти или знаний, любви или успеха; хочет улучшить мир или усовершенствовать себя; строит планы и старается их осуществить.
Принято считать, что у жизни есть смысл, в мире есть ценности, у человека есть предназначение.
Говорят, что жизнь должна быть прожита не зря.
Это значит, что человек приходит в этот мир, будто выводит армию на поле сражения.
Он разворачивает войска, он ведёт их в бой.
Он стремится к победе и избегает поражения.
Он убивает и убивают его.
Он оглядывается назад и видит горы трупов – своих и чужих, и думает: "Жизнь прожита не зря!"
Разве для этого человек приходит в мир?
С какой целью склоняет ива свои ветви до самой воды Старицы?
В чём смысл шороха тростника на Чёрном Озере?
Каково предназначение алой гвоздики в лугах?
О каких ценностях шумит ветер в кроне высокой сосны на вершине холма?
Можно ли считать, что облака в небе над Липовкой проплывают не зря? - Я разглядываю фотографии. Рустам в синей полосатой майке с липовскими друзьями на фоне какой-то избы со светло-синими наличниками окон. Рустам на волейбольной площадке. Он хорошо играл в волейбол, любил играть в Липовке, вот только растянул как-то раз связки и после часто носил на запястье повязку из собачьей шерсти. Я это помню, я знаю, где у нас в московской квартире лежит эта повязка.
- В нашей избе за длинным столом большая компания. Поют липовские песни. Рустам в середине стола, черноволосый, загорелый, в той же синей полосатой майке. На одном снимке он смотрит, как поют хором деревенские бабушки, Вера Евушкина и Лена Камбурова, и немного улыбается. На другом снимке он не улыбается, смотрит прямо в объектив, смотрит на меня, разглядывающего фотографию.
- Рустам в избе отдыхает на кушетке под «китайским» фонарём. Он читает книгу и курит сигарету. На окне отдёрнута красная занавеска, видна яркая зелень и толстый ствол старой берёзы. На подоконнике глиняный кувшин, в котором уже увядают сине-фиолетовые цветы, что растут у Чёрного Озера. На сундуке рядом с кушеткой пепельница и бензиновая зажигалка «zippo». Рустам любил такие зажигалки. Теперь я буду её хранить, но не буду пользоваться. Наверное, наложились два снимка, или ещё какой-то оптический эффект, но по всей комнате разбросаны кусочки окна с небом и ветками берёзы. Будто небо плывёт по комнате, как плывёт время.
- Рустам входит в избу, отдёргивая тюлевую занавеску от комаров и мух. На нём белая майка с яркой рекламой “Kaizer beer” и гавайские шорты. Высокий, загорелый, стройный. Фотограф застал его врасплох, на лице… не могу передать то выражение, что мгновенно осветило его лицо, то выражение, с которым он смотрит на меня, разглядывающего фотографию и заставшего его врасплох.
- Чжан 32. Дао существует извечно и не имеет имени.
Изначально простое, оно кажется бесконечно малым, но Вселенная не может подчинить его себе всей мощью своей сложности.
Рождение мира началось с появления имён.
Язык есть способ существования космоса, государства и человека.
Язык космоса – это бытие, его имена – это сущности и явления.
Язык государства – это ритуал, его имена – это законы и правила.
Язык человека – это мышление, его имена – это чувства и мысли.
Поскольку появились имена, нужно знать их предел.
Знание предела позволяет избегнуть опасности.
Если мир становится слишком сложным, его имена искажаются и теряют смысл.
Если в государстве слишком много законов и правил, ритуал терпит ущерб и лишается искренности.
Если человек не останавливается в своих чувствах и мыслях, он сбивается с пути и забывает о возвращении.
По Кадомской дороге, возвращаясь из дальнего леса на середине большого луга, когда солнце падало прямо вниз, на сухом песке дороги я встретил медную змейку.
"Каким именем тебя называть?" – спросил я её.
"По каким законам и правилам ты живёшь?" – спросил я её.
"В чём смысл твой и истина твоего бытия?" – спросил я её.
Змея уползла с дороги и скрылась в траве.
Больше её я не видел.
Больше не будет встреч до конца времён. - Я разглядываю фотографии. Мы празднуем день рождения Рустама, ему двадцать два года. Он в чёрной рубашке во главе стола, с торжественным и праздничным выражением лица. Смотрит, как Саша Третьяков (тот, который из ДПР) разливает шампанское. Рядом сидят Надя Крупп и Галя Комичева.
- Галя – художница, приезжала в Липовку с Украины, останавливалась у Веры Евушкиной. Ещё в наш первый с Кадриёй приезд в Липовку в мае 90-го года я обратил внимание на маленький липовский пейзаж пером и тушью, который висел на стене в доме Нади Крупп. Надя пояснила, что это рисунок Гали Комичевой. Когда мы познакомились, Галя показалась мне интересным художником, человеком с непростой судьбой и глубоким пониманием жизни. Она разговаривала медленно, не торопясь, как-то особенно вдумчиво. С ней хотелось обсуждать серьёзные вещи.
- Однажды мы с ней поссорились, точнее, она на меня обиделась. Дело было в доме у Лены Камбуровой, которая уже купила себе отдельную избу (Вера Евушкина осталась одна), недалеко от нас, на Набережной улице или, по-местному на Выползне. Не помню уже по какому случаю, но все принесли какие-то подарки. Галя подарила картину, в которой использовался куриный пух. Я так и сказал: «куриная картина». Это была шутка, но Галя решила, что я имел в виду её, что это она «куриный художник», когда говорят, что написал «как курица лапой». Стала что-то говорить о себе и своих достижениях, я пытался пояснить, в чём была моя шутка, но это не помогло. Не нужно было шутить, с ней нужно было всегда говорить серьёзно или не говорить вовсе.
- Потом я сходил к ней домой, объяснил ещё раз, вроде бы она поняла. Мне захотелось поговорить с ней о Рустаме, просто поделиться тревогами: почему не складывается у него жизнь, что нам делать и т.п. И мы поговорили, но уже и не помню, что Галя мне сказала. Да и что она могла тут сказать, просто мне нужно было поговорить. Галины картины год от года становились всё более тёмными: трагическими и мрачными. Потом она сошла с ума. Больше не появлялась в Липовке, и больше я её не видел.
- Чжан 33. Тот, кто знает людей, благоразумен.
Тот, кто знает себя, мудр.
В дальнем лесу, в стороне от дорог есть светлая сосна с пятью искривлёнными стволами.
Тот, кто побеждает людей, силён.
Тот, кто побеждает себя, могуществен.
Осенняя паутинка на травах лугов рвётся от малейшего прикосновения.
Тот, кто довольствуется тем, что имеет, лучше всех.
Ветер, летящий над землёй, играет листьями берёзы, но не может остаться и уносится вдаль.
Тот, кто действует с упорством, обладает волей.
Песок дороги увлажняется дождём, нагревается солнцем, поднимается ветром, засыпается снегом.
Тот, кто не теряет свою природу, долговечен.
Каждое утро я любуюсь утренним туманом, исчезающим к началу дня.
Тот, кто, умирая, не прекращает быть, обретает вечность.
Как назвать ещё не рождённого? - В «Деревенском дневнике» Рустам пишет о Майке и Улле, не поясняя, кто это такие. Я поясню. Это немки: Майка (Maike Novak) из Восточного Берлина, а Улла (Ulla König) из Западного. Майка актриса, певица, она выучила русский язык, чтобы петь по-русски песни на стихи Марины Цветаевой. С ней познакомилась Вера Евушкина и пригласила в Липовку. Майка купила дом на пересечении нашей улицы Куток и центральной улицы, которую местные называют Посёлок. Она много лет приезжала в деревню: и летом, и зимой. Улла, подруга Майки, журналистка. Сначала она приезжала в Липовку к Майке, а потом купила собственный дом на Посёлке. Теперь Улла тоже приглашала своих друзей из Германии. Были Инес со своей дочкой Лаурой, которая влюбилась в Лёшу-лесника, научилась пить водку, а потом лечилась в Берлине от алкоголизма, если слухи не врут. Была другая Инес (Ines Agnes Krautwurst), джазовая певица, она выступала на липовском вернисаже 2000-го года, который назывался «Куток» и был устроен во дворе моего дома, что стоит в конце Кутка.
- В 99-ом году приезжали прелестные люди, артисты Сюзанна (Susanne Schulz, скрипка) и Йохан (Jho Kaufmann, аккордеон). Их прямо из Шереметьева привёз муж моей сестры Саша Белохвостов. Они ехали на «волге», и я встречал их в Демушкино. В то время шли дожди, глину под демушкинской горой размыло, и тяжёлая «волга», конечно же, увязла. Мне удалось поймать грузовик, который направлялся в сторону Липовки. Сюзанна и Йохан со своими вещами, аккордеоном и скрипкой погрузились в кузов, и мы поехали в деревню. Там они устроили прекрасный концерт, собрав в доме Уллы кучу народа: и москвичей и местных жителей, своих соседей. Тогда была придумана и с вдохновением исполнена песенка «Липовка, Липовка ist sehr gut». Потом, на липовском вернисаже, они мило импровизировали на темы моих акварелей из девяти свитков и стихов к ним, которые, впрочем, они вряд ли понимали, потому что из русского языка знали лишь пару-тройку слов.
- Чжан 34. Иногда Липовка – это огромные пространства земли и неба, лесов и лугов.
Больше этого только мечта об этом.
Иногда Липовка – это лишь уголок около устья русской печи, в которой играет огонь, и чашка чая в руке.
Меньше этого только воспоминание об этом.
Дао бесконечно велико.
Дао бесконечно мало.
Между тем и другим располагается вся тьма вещей.
И все они равноудалены от него: бесконечно далеко и бесконечно близко. - Если уж говорить про иностранцев, то вот попались фотографии 94-го года – к нам в Липовку на два дня приезжала из Голландии Жанетт Брун. Я познакомился с ней на «маллармеанском семинаре» Вадима Берова на Савёловской. Она хорошо говорила по-русски, и сказала, что уже не первый раз в России. Тогда я спросил: А была ли она в русской глубинке? И не хочет ли на пару дней поехать в рязанскую деревню? Я уезжаю завтра, сказал я. Неожиданно для меня самого она согласилась. У меня уже был билет на поезд в плацкартный вагон. Я купил ей билет в купе, но в поезде она решила поменяться, чтобы ехать вместе. Поменять купе на плацкарт проблемы не составило.
- Кадрия в то время была уже в Липовке. Она знала, что я приезжаю, но, конечно, не знала, что я буду не один. Опять приходится напоминать, что мобильников тогда не было, и предупредить я не мог. И вот, по рассказу Кадрии, стоят они с Наташей Селиваненко на том берегу Мокши с резиновой лодкой и видят меня и ещё какую-то девушку. Никак они не могли понять, кто же это со мной – ни на одну из знакомых не похожа.
- Жанетт оказалась очень общительным, милым и непритязательным человеком. Тогда у нас ещё не было веранды, и спали мы в одной комнате, в избе, но это нашу заграничную гостью не смутило. Мы ходили с ней в лес, на холмы, показывали Старицу и Чёрное озеро. Собирали грибы и ягоды. Она научила нас крутить самокрутки: привезла с собой хорошего голландского табаку и бумагу, и нам оставила, когда уезжала. Я учил её разным русским словам, например, названиям ягод, что росли в лесах и лугах Липовки.
- В общем от этого посещения у нас остались самые приятные воспоминания. За два дня я нарисовал целую серию акварелей, и пару картинок подарил Жанетт. А ещё написал слова, а Наташа сочинила музыку, и получилась песенка с припевом «Ах, Жанетт моя, Жанетт! Ты нас любишь или нет?». Потом мы некоторое время обменивались письмами, Жанетт приглашала нас посетить Голландию, но мы так и не собрались. И вот чего я почему-то не могу вспомнить: был с нами Рустам в то время или нет? Может быть, он был в Москве и работал? Или был в Липовке, но всё время пропадал в компании своих друзей и подружек?
- Чжан 35. В Липовку приходят все люди и она не причиняет им вреда.
Она даёт им мир, спокойствие, радость и пищу.
Даже случайный гость найдёт здесь приют.
Музыка Липовки пронизывает воздух и называется тишиной.
Живопись Липовки скрывает пространства и называется туманом.
Поэзия Липовки окутывает небо и землю и обходится без слов.
Дао Липовки пресное и безвкусное.
Оно находится за пределами звуков, красок и слов. - Какое-то время Рустам работал в фирме «Бонтон». Устроила его туда Люда Василенкова, она и сама там тогда работала. Фирму держал её знакомый, армянин. Работал Рустам продавцом в зале, где торговали различной бытовой электроникой. Для этого он одевался в чёрные брюки и серый пиджак в мелкую клеточку. Тот самый, что не пригодился для похорон. Рустам никогда не носил костюмов, впрочем, как и я. Но у него было несколько пиджаков. И этот серый в мелкую клеточку пиджак ещё и сейчас висит в его платяном шкафу. Он будет там висеть до тех пор, пока мы не соберёмся делать ремонт и менять мебель.
- Рустам работал в «Бонтоне», пока к нему не стали приставать его московские дружки, подбивая на что-то незаконное, уже и не помню, что. И он почёл за благо уволиться. Через какое-то время Люда рассорилась с владельцем фирмы и тоже ушла оттуда.
- Из письма Рустама: «ПРИВЕТ ИЗ МОСКВЫ! Здравствуй Оленька! Получил твоё письмо, за которое огромное спасибо. Я даже не думал, что мне так приятно будет получить от тебя ответ. Как у тебя дела? У меня так себе. Сейчас такое время, что постоянно у кого-нибудь все время день рождения или проводы. Прямо такая полоса праздников. Всё это конечно весело, но всё-таки чего-то не хватает. Как у вас в плане музыки, чего слушают, у нас сейчас в моде Нью кидз он зе блок, М.С. хаммер, ну и конечно Депеш Мод. А вообще жизнь пошла совсем невесёлая. Какое-то постоянное ощущение подавленности. Ничего не интересует, единственный интерес – это книги и в какой-то степени музыка. Глупое письмо получается? Но я совсем не мастак писать письма, поэтому пишу, что лезет в голову, в надежде, что тебе это интересно. Ты знаешь, в последнее время я очень соскучился по тебе, мне так тебя не хватает. Очень жалко, что вы не сможете приехать. Я так хотел тебя снова увидеть. Ещё в Липовке, когда я первый раз увидел тебя, ты мне очень понравилась, и до сих пор не выходишь из головы. Впервые встречаю такую девушку как ты».
- Письмо без даты и подписи, напечатано на машинке, и я не знаю, копия ли это отправленного письма, или оригинал письма неотправленного, не знаю и того, кому оно адресовано. Может быть, Оле Лепуховой, тогда об этом речь ещё впереди. Но почему-то мне кажется, что это письмо написано гораздо раньше, и может быть, другой Оле.
- Чжан 36. Чтобы понять Липовку, в неё нужно приехать издалека.
Это подобно смене времён года.
Чтобы ответить на вопрос, почему существует существующее, нужно понять, почему не существует несуществующее.
Это подобно ветряной мельнице без крыльев, в которой лестница наверх разобрана на ступеньки.
Вокруг Липовки нет крепостных стен, и жители её не вооружены.
Как же она защищается?
Липовка подобна туману, который не чувствует ударов.
Она подобна ветру, который не разрубишь мечом.
Она подобна воде, на которую не накинешь петлю.
Она подобна солнечному зайчику, которого не поймаешь в клетку.
Как она действует?
Липовка подчиняется и побеждает.
В этом она подобна женщине.
Она привлекает и заключает в себя.
Чтобы узнать женщину, нужно быть мужчиной.
Как рыба не может покинуть глубину, так я не могу покинуть Липовку.
Так Липовка скрывает своё сокровенное, и показывает всё, что у неё есть. - Описывая события этих пяти лет, с 90-го по 95-ый, я пишу почти исключительно о Липовке. Потому ли, что это было самым важным? Потому ли, что это было самым светлым? Я пишу о многих событиях, в которых Рустам прямо не участвовал. Но эта жизнь, даже если она проходила без него, проходила вокруг него. Это как река, омывающая камень, на котором ты сидишь: лишь немногие струи и брызги попадают на тебя, но ты видишь не только эти струи и брызги, ты видишь реку, которая всё течёт и течёт. Наверное, я не напишу что-то ещё, что было важным для Рустама, а для меня прошло незамеченным, или даже то, о чём я не знал и не знаю сейчас. Но здесь ничего не поделаешь: эту книгу пишу я, а не Рустам.
- Надя Красильникова появилась первый раз в Липовке в июне 91-го года. Она приехала вместе с Кадриёй, Серёжей Гонтаренко, его женой Верой Пономаренко и их дочкой Леной. С Серёжей мы когда-то работали вместе, когда делали программы для суперкомьютеров. Когда всё стало разваливаться и проекты закрывались, Серёжа, вложивший много сил и надежд в это дело, поссорился с нашим директором и уволился, ушёл работать программистом в Сбербанк. Он и сейчас работает программистом в какой-то финансовой фирме, зарабатывает больше меня, сменил жигули на мерседес, а потом на джип (якобы, чтобы ездить в Липовку). А Вера, с которой Серёжа познакомился на работе, осталась в нашем институте, и сейчас мы сидим с ней в одной комнате.
- Ехали на старом Серёжином жигулёнке по Рязанскому шоссе через Мыс Доброй Надежды. Я уже был в Липовке и должен был их встретить на Мысу, чтобы показать дорогу. Помня, как в прошлом году я ходил на Мыс, чтобы доехать до Кадома к печникам, я смело пошёл по дороге. И заблудился: дорога вдруг кончилась. Я ринулся туда-сюда, ничего не получается. Вернулся в Липовку, зашёл к «мордвину» Сергею Ивановичу. Он подробно объяснил мне маршрут движения, и я снова отправился в путь. И заблудился окончательно. Потерял дорогу, попал в какой-то мрачный дубовый лес, где тёмная земля почему-то вся была изрыта огромными ямами. Я уже стал обдумывать, как буду ночевать в лесу, но тут сообразил, что можно попробовать сориентироваться по солнцу. Так я и сделал, выбрался из леса, пересёк дренажную канаву и вышел в луга. Я шёл по дороге к деревне, когда увидел на параллельной дороге жёлтый жигулёнок. Оказывается, они уже приехали в Липовку, меня не нашли, им сказали, что я пошёл их встречать на Мыс, вернулись на Мыс, не нашли меня и там, и теперь возвращались обратно в деревню. Меня увидели, я подошёл к машине и первое, что сказал, «Дайте воды!».
- Чжан 37. Если в Липовку приедет деловой человек, он вызовет смех.
Его слова покажутся нелепыми, а жизнь – бессмысленной.
Если в Липовку приедет бездельник, он вызовет жалость.
Его слова покажутся глупыми, а жизнь – скучной.
Перед моим домом растут две берёзы.
Можно ли сказать, что они заняты делом?
Можно ли сказать, что они бездельничают?
Если идти по этому срединному пути, станешь берёзой.
Если пропустить этот путь через сердце, достигнешь состояния творчества.
И тогда на картине, хотя она неподвижна, берёза будет расти.
В музыке, хотя она звучит в закрытой комнате, берёза будет шуметь ветвями.
В поэзии, хотя слова – всего лишь чёрточки на бумаге, берёза откроет своё сердце.
Источник творчества – в простоте безымянного.
Путь творчества проходит в мире.
Он проходит сквозь тьму вещей, но не задевает ни одну из них.
Он движется в мире, но будто стоит на месте в своём истоке.
В простоте безымянного нет места для желаний.
Если нет желаний, творчество ничем не стеснено и обретает свободу.
Обретая свободу, оно приходит к покою.
Приходя к покою, оно останавливает людей и весь мир утихает сам собой.
Это Дао-путь человека Липовки. - В то лето произошла забавная история. Кадрия набирала воду из колонки около нашего дома, когда мимо проезжала какая-то машина, остановилась, из неё вышел человек и сказал: «Кадрия! Что ты делаешь в моей деревне?». Кадрия возразила: «Я тут живу, а вот что ты тут делаешь?» «Ты такая же нахальная, как и была, и улыбка у тебя такая же нахальная», – сказал человек. Им оказался Женя Бесшапов, с которым Кадрия и дядя Лёня учились в одной группе в Институте стали и сплавов. Мир тесен.
- Жена Бесшапова, Марина Лифшиц, которая училась в той же группе, и на которой он женился ещё в институте, тоже была в Липовке. Как то раз мы ходили в Ласицы за вишней – там был старый заброшенный сад. На обратном пути нас догнала машина и подбросила до Липовки. В машине сидела Марина, Кадрия узнала её, но первая сказала Марина: «Вас не Кадрия зовут? Вы меня не помните?».
- Мы приглашали их в гости, но они так и не пришли. И вот, когда мы с Серёжей Гонтаренко, Верой и Кадриёй хорошо выпили «музыкального» спирта, пришла нам в голову идея: пойдём в гости к Бесшапову! Идея была дурацкая, но тогда казалась весёлой. И мы пошли. Бесшаповский дом стоял на другом конце нашей улицы, недалеко от дома Нади Крупп. Уже было темно, светили звёзды, мы что-то громко пели и шли. Вера и Кадрия начали уже сомневаться в разумности нашей весёлой идеи, плелись сзади и спрашивали, не вернуться ли нам обратно. Но всех удивила дочка Серёжи и Веры, Лена, тогда ещё совсем маленькая. Обычно тихая и застенчивая, тут она крепко держала меня за руку и вела вперёд – вперёд к Бесшапову!
- Дома никого не оказалось, только какой-то незнакомый нам человек лежал на кровати. Он сказал, что Женя и Марина куда-то ушли. Так мы ни с чем и вернулись. Прошло несколько лет и Марина умерла весной, мы узнали об этом в Липовке, когда приехали туда в мае. А ещё через несколько лет мы узнали подробности: Марина покончила с собой, выбросившись из окна. Депрессия.
- Бесшапов ещё бывал в Липовке наездами вместе с сыном. Потом его дом сгорел: Бесшапов ушёл в гости к кому-то, не дождавшись, когда прогорят дрова в печке. Лена Борисенко мне говорила потом: он вроде как знал, что что-то произойдёт, но ему было как будто всё равно. Или это Лене так показалось. Сын Бесшапова и после этого приезжал в Липовку, смотрел на пепелище и говорил, что здесь осталась часть его детства.
- Чжан 38. Многие люди стремятся быть деятельными, но их действия нарочиты.
Человек Липовки ничем не занят и его жизнь естественна.
Многие люди стремятся совершать добро, но их намерения нарочиты.
Человек Липовки помогает людям случайно и не замечает этого.
Многие люди стремятся к возвышенному и попирают обыденное.
Они начинают презирать других людей и сердца их переполняются алчностью.
Человек Липовки рождается в обыденном и возвращается в обыденное.
Он понимает, что возвышенное и обыденное – это ян и инь.
Творчество – это ян, но его источник и завершение – в инь.
Преступником называют того, кто нарушает ритуал.
Низким человеком называют того, кто, соблюдая ритуал, не думает о справедливости.
Обычным человеком называют того, кто, стремясь к справедливости, забывает о человеколюбии.
Великодушным человеком называют того, кто, будучи человеколюбивым, лишён Дэ.
Одухотворённым человеком называют того, кто преисполнен Дэ, но утрачивает Дао.
Человек Липовки следует Дао, поэтому он вне категорий.
Он следует Дао и, тем самым, полон Дэ.
Он полон Дэ и, тем самым, человеколюбив.
Он человеколюбив и, тем самым, стремится к справедливости.
Он стремится к справедливости и, тем самым, соблюдает ритуал.
Ведь суть в том, что честность и преданность – далеко не самое главное в жизни, добро – не то, что нужно непременно совершать, творчество – не то, что обязательно рождает смысл.
Главное – чтобы всё было смутным, непредсказуемым.
Для того, кто знает всё наперёд, путь – это то, что уже закончилось, а глупость – это то, что только начинается.
Всё, что обычно ценят люди, – это цветок Дао, начало невежества.
Я тоже люблю собирать цветы в лугах, приносить их домой, ставить в кувшины и рисовать.
Но истинный человек Липовки предпочитает собирать землянику, клубнику и малину, чернику, голубику и ежевику, костянику, бруснику и клюкву. - Мы с Бесшаповым были из разных липовских компаний, имеются в виду компании москвичей, купивших дома в деревне. Первоначально была одна компания, группировавшаяся вокруг «первопоселенцев»: Веры Евушкиной, Лены Камбуровой и Нади Крупп. Сначала мы тоже присоединились к ним, но потом наша компания обособилась, когда в Липовке появились наши друзья: Надя Красильникова, Саша Третьяков, Семён Шилклопер, Ира Ратафия, Наташа Селиваненко. Но и сейчас эти два круга пересекаются.
- Другая компания москвичей появилась, когда Надя Крупп пригласила в Липовку некоего Жаркова, как говорят, рассчитывая на то, что он будет возить её саму и её вещи на своём автомобиле, впрочем, может быть, врут, и побуждения Нади были бескорыстными. Так в деревне появились два брата Лепуховы, Алексей и Саша, Лена Борисенко, Онучаки Виктор и Татьяна, Андрей Горохов и Бесшапов. Все они были автомобилистами. Начинали с «жигулей», закончили «нивами» и, кто мог себе позволить, джипами. Езда в Липовку была для них спортом и развлечением. Они с восторгом рассказывали, как преодолевали препятствия на непролазных липовских дорогах, застревали, вытаскивали друг друга, ходили за тракторами, ночевали в машинах и т.п.
- Так мы и считали: наша компания – пешая, ихняя – автомобильная. Мы ещё смеялись: они даже за грибами в лес или купаться на Старицу на машинах ездят! Кто-то из нашей компании, уже не помню кто, рассказывал, как где-то на Селигере за общим костром начал говорить про Липовку. Мол, есть такая деревня, а там две компании: наша и другая, мы пешком ходим, а они всё время на автомобилях ездят. Потом выяснилось, что среди слушателей случайно оказались люди из другой, автомобильной компании. Но всё меняется.
- Чжан 39. Небо Липовки чисто, и потому не разрушается.
Земля Липовки незыблема, и потому не раскалывается.
Ветер Липовки чуток, и потому не развеивается.
Луга Липовки цветущи, и потому не сохнут.
Леса Липовки густы, и потому не опустошаются.
Родники Липовки прозрачны, и потому озёра не мелеют.
Вся тьма вещей Липовки рождается, и потому не исчезает.
Если это так, то каким становится человек Липовки?
Многие люди хотят быть чистыми и незыблемыми, чуткими и цветущими, густыми и прозрачными.
Они не хотят исчезать.
Человек Липовки ценит то, что вокруг него, и не беспокоится о себе.
Он прост как придорожный камень. - Всё меняется. Первые годы мы ходили пешком не только в лес или на Старицу, но и в саму Липовку от Демушкино, Рожково или Ласицы: с рюкзаками за плечами проходили свои километры под солнцем ли, под дождём ли. То же и обратно, но только ещё и с ограничением по времени: нужно успеть на автобус. Но постепенно друзья стали приезжать к нам на машинах. В Липовке у Красильниковой есть «газик», а у Ратафии – «нива». Если мы едем из Москвы на поезде, от вокзала до Липовки добираемся на машине. Но вот уже который год чаще всего нас с Кадриёй и Рустамом везут из Москвы в Липовку наши гости: Витя Шнитман или Женя Сафонов (с обоими я работаю вместе), или Серёжа Гонтаренко. В этом году уже без Рустама.
- Даже Фарид приезжал к нам в деревню из Казани на своей старой «ниве». Вместе с ним тогда были его друг Наиль и отец Кадрии, Абдулвалей Фатыхович, дэв-ати. Это было в 2002 году, уже после смерти Иды Шамсеевны. Фарид и Наиль каждый день ходили рыбачить, с ними была Фаридова собака Бася, большая белая лайка. А дэв-ати всё больше обретался дома или около дома, ему уже было за восемьдесят. Как-то раз, когда дома больше никого не было, в избу зашли Лена Камбурова, Вера Евушкина, ещё кто-то. Они пришли с гитарами, наверное, хотели с нами посидеть или, может быть, нас пригласить к себе, уже не помню. Валей Фатыхович лежал на кровати (на двухэтажной, внизу), они подумали, что вот какой-то старичок лежит, наверное, мало что соображает. А он нам потом подробно и с юмором описывал, кто приходил, как были одеты, что говорили и какая у них была музыка.
- Чжан 40. Дао Липовки движет её вещами.
В городе вещь сильная, а в Липовке – слабая.
В городе вещь равна сама себе, а в Липовке – превращается в свою противоположность.
Поэтому кажется, что встречаешь её в первый раз.
Смотришь на неё, а она туманится.
Идёшь за ней, а она ускользает.
Пользуешься ею, а она меняется.
В городе вещь – функция, а в Липовке – существо.
Таков же и человек Липовки.
Его бытие не закончено в самом себе, оно рождается в небытии. - Но сейчас я хотел написать не про Бесшапова, не про автомобильную компанию, и не про дэв-ати. Я хотел написать про Надю Красильникову, с которой Рустам провёл в Липовке время «Деревенского дневника». Ещё два года она приезжала в деревню и жила вместе с нами в нашей избе. Надя купила дом в 93-м году. Я помогал ей в оформлении сделки, на меня была выписана доверенность. Мы пару раз ездили в Сасово, то есть шли пешком до Ласиц, потом на автобусе. Обратно тоже на автобусе и пешком от Ласиц до Липовки. Стоял август, погода была хорошая. Мы шли через луга, останавливались, отдыхали, разговаривали. Надя потом говорила, когда я вспоминал сложности оформления покупки дома и необходимость ездить в «пыльный Сасово»: «А мне нравились наши путешествия в Сасово, было хорошо». В 94-ом году она приводила дом в порядок, занималась огородом. А в 95-ом осталась вместе со своими близнецами, Филей и Федей, и Рустамом на зиму.
- Чжан 41. Великий квадрат не имеет углов.
Как достичь равновеликости Небу?
Спроси об этом у человека Липовки.
Может быть, он высок как облака?
Может быть, он широк как луг?
Но так выглядит бетонный небоскрёб, прочно вбитый в пространство своими углами.
Человек Липовки совсем другой: встретив его, не узнаешь.
Он подобен забытому дню, который сделал жизнь и исчез.
Он подобен остывшему пеплу, для которого горение – уже пройденная ступень.
Он подобен Чёрному Озеру, которое хорошо тем, что перестало быть рекой.
Он подобен остановившимся часам, по которым нельзя определить время.
Он похож на дорогу от Мыса Доброй Надежды в Липовку – такой же неровный, ветвящийся и теряющийся.
Он похож на дорогу от Демушкинского моста в Липовку – такой же пустынный и спокойный.
Он похож на дорогу от Ласицкой переправы в Липовку – такой же тихий и неприметный.
Он выглядит как солнце, которое уже зашло за край луга.
Он выглядит как луна, которая ещё не взошла из-за края леса.
Человек Липовки не имеет имени и как бы всё время отсутствует.
Поэтому у него нет углов. - В августе 95-го года было очень много белых грибов в лесу. Я тогда написал «ПЕСНЮ СБОРА БЕЛЫХ ГРИБОВ В ДЕРЕВНЕ ЛИПОВКА В АВГУСТЕ МЕСЯЦЕ НОНЕШНИМ ЛЕТОМ»:
В нашем большом лесу много белых грибов. И вдоль Бауковой канавы, и вдоль Лепуховой канавы, и в других местах. Вот идёт мадам Лепухова вдоль своей канавы и собирает белые грибы. Она как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. Дальше идёт, опять видит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. Вот так ходит мадам Лепухова и собирает белые грибы. И Баук тоже ходит, и тоже собирает белые грибы. Он как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. Только мадам Лепухова ходит вдоль своей, Лепуховой, канавы, а Баук ходит вдоль своей, Бауковой, канавы. Баукова канава называется Бауковой, потому что летошным годом мы там Баука один раз встретили. А Лепухова канава называется Лепуховой, потому что нонешним летом мы там два раза мадам Лепухову встречали. Мы как мадам Лепухову встретим в лесу, так друг другу "Доброе утро" говорим, или "Добрый вечер". А потом мадам Лепухова дальше идёт вдоль своей канавы и собирает белые грибы. Вот увидит гриб, присядет и ножиком его срезает и в корзинку кладёт. И дальше идёт. А как Баука встретим в лесу, так он нам громко кричит "Здорово!" и мы отвечаем. А потом Баук дальше идёт и собирает белые грибы. Увидит гриб, наклонится и ножиком его срезает и в корзинку кладёт.
Мадам Лепухова собирает белые грибы, и Баук тоже собирает. А грибы всё растут и растут. К тому же мадам Лепухова не все белые грибы собирает, а только те, которые видит. Она как увидит гриб, так ножиком его срезает и в корзинку кладёт. Бывало идёшь вдоль Лепуховой канавы и видишь будто не мадам Лепухова там прошла, а какое-то странное существо. Такие это существо белые следы оставило. Не как у зайца следы – два кружочка спереди, ещё один кружочек, потом ещё один. И не как у лисы, не как у волка. Не так, как кабаны топчутся. И не как лось проходит. А такие следы, будто существо это танцевало какой-то странный танец, да ещё и напевало песенку. Это так срезанные ножки белых грибов в земле торчат. Вот так ходит мадам Лепухова вдоль своей канавы и белые грибы собирает. И Баук тоже ходит вдоль своей канавы и тоже белые грибы собирает. Он их ножиком срезает и в корзинку кладёт. Поэтому вдоль Бауковой канавы тоже странное существо танцевало и песенку напевало. Может быть, даже это одно существо танцевало и пело – то вдоль Лепуховой канавы, то вдоль Бауковой канавы. Потому что следы похожие оставило. Вот так ходит мадам Лепухова вдоль Лепуховой канавы и белые грибы собирает. И Баук тоже ходит, но перпендикулярно, потому что так канавы расположены. Поэтому они и не встречаются никогда: мадам Лепухова вдоль своей канавы ходит, а Баук вдоль своей канавы ходит. А интересно, что в деревне Бауковый дом рядом с Лепуховым домом стоит, значит мадам Лепухова и Баук соседями оказываются. Только Баук в своём доме круглый год живёт, а мадам Лепухова только летом приезжает – как на дачу. А в лесу мадам Лепухова и Баук перпендикулярно ходят, потому что каждый вдоль своей канавы белые грибы собирает. Как увидит белый гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. А Баука потому Бауком называют, что он с детства как паук руками размахивает. Пауком человека нехорошо называть, поэтому его Бауком называют. А мадам Лепухову мы так называем, потому что у неё фамилия Лепухова, а сама она из Москвы и в деревню приезжает со своим семейством: и с мужем, и с дочками.
Вот так ходит мадам Лепухова вдоль своей канавы, белые грибы собирает и думает. Она потом придёт домой, грибы замаринует и в стеклянную банку закатает. И Баук тоже ходит и думает. А потом принесёт грибы домой и его Валечка, которая жена Баукова, положит грибы в деревянную бочку – солиться. Баук нальёт в стакашек водки, подцепит на вилку солёный белый гриб, а потом стакашек опрокинет и грибом закусит. И мадам Лепухова тоже может налить в рюмку водочки, на вилку маринованный белый гриб нацепить, а потом рюмку выпить и грибом закусить. Только у мадам Лепуховой так смачно, как у Баука, не получается. Потому что Баук очень просто стакашек опрокидывает, гриб схрумкивает и идёт себе по деревне. А мадам Лепухова любит, чтобы была белая скатерть, и ещё подходящее освещение, и ещё соответствующая музыка, и ещё приятная компания, и ещё нужное настроение. Тогда она рюмочкой чокнется, водку выпьет и грибом закусит. А у Баука такой церемонии не получается, потому что Баук выпить любит и не может ждать, пока всё это вместе соединится: и скатерть, и освещение, и музыка, и компания. А настроение у него всегда есть. Он стакашек опрокидывает, гриб схрумкивает и идёт себе по деревне. А у мадам Лепуховой так смачно не получается. А у Баука так церемонно не получается.
И вот идёт мадам Лепухова вдоль своей канавы и белые грибы собирает. Она как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. И дальше идёт. И Баук тоже идёт вдоль своей канавы и тоже белые грибы собирает. Как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. И дальше идёт. Вот так они идут и белые грибы собирают – которые видят. А которые не видят – те уже мы идём и собираем. Как увидим гриб, ножиком его срезаем и в корзинку кладём. И дальше идём. А потом уже другие люди идут и тоже белые грибы собирают. А грибы всё растут и растут. На другой день мадам Лепухова опять идёт вдоль своей канавы и белые грибы собирает. Она как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. И Баук опять идёт, но перпендикулярно. Он как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. А уже потом мы идём, а потом другие люди идут. А ещё есть ровная просека, покрытая светлым мхом, которая "Бродвей" называется, потому что по ней все обязательно проходят и белые грибы собирают. Как увидят белый гриб, ножиком его срезают и в корзинку кладут. Поэтому земля там утрамбованной стала – как дорога. А грибы всё растут и растут. И мадам Лепухова заглядывает, от своей канавы отлучаясь. И Баук проходит, со своей канавы домой возвращаясь. Мы тоже любим гулять по "Бродвею" и белые грибы собирать. Грибы всё растут и растут, только большими вырасти уже не успевают, потому что все их ножиками срезают и в корзинки кладут. Поэтому на "Бродвее" грибы маленькие, кругленькие как лосиные катышки по светлому мху раскиданы. Зато рядом с Лепуховой канавой, ежели у самых сосен, да под хвоей и ветками, большие могут вырасти, а то и целое семейство по пять, семь, а то и двенадцать грибов из одного корня. И у Бауковой канавы, если чуть в сторонке, найти можно белый гриб на полкорзинки.
Вот так ходит мадам Лепухова вдоль своей канавы и белые грибы собирает. Она как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. И дальше идёт. И Баук тоже ходит вдоль своей канавы и белые грибы собирает. Как увидит гриб, ножиком его срезает и в корзинку кладёт. И дальше идёт, но перпендикулярно. И мы тоже идём и белые грибы собираем. А солнечные лучи пролетают вдоль сосновых рядов и на землю ложатся: и на белый мох, и на зелёный мох, и на красный мох. А грибы всё растут и растут. Если кто увидит белый гриб, он его ножиком срезает и в корзинку кладёт. - Чжан 42. Мир исчез бы, если бы остановился хоть на мгновение.
Мир существует только потому, что в каждой секунде своего бытия рождается заново.
Творение начинается изнутри и распространяется вовне.
Дао рождает одно. Это Единое. Это Хаос.
Одно рождает два. Это инь и ян. Это тяжёлое и лёгкое, мутное и прозрачное тончайшее.
Два рождает три. Это небо, земля и человек.
Три рождает всю тьму вещей.
Все существа носят в себе инь и ян, наполнены тончайшим и образуют гармонию.
Но это только половина процесса творения, первая триграмма гексаграммы.
Живое движение идёт по кругу.
Вторая половина противоположна первой и называется возвращением.
Все существа ищут свою родину.
Обретя родину, они ищут своих родителей.
Обретя родителей, они ищут свой исток.
Поэтому великое стремится к малому; сложное стремится к простому.
Возвращение можно назвать смертью, но лучше смерть назвать возвращением.
Потому что вторая триграмма, завершаясь, не останавливается и рождает новую гексаграмму.
Человек Липовки – это возвращающийся человек.
Я еду в Липовку, потому что здесь пути возвращения подобны небу и земле, лесам, лугам и озёрам.
Они открыты, прозрачны и чисты. - Баук – это муж Валечки, дочки бабы Любы. Помню, как в первое лето он помогал мне найти трубу для печки. Я, говорит, знаю, где труба есть подходящая – на кузню нужно идти. Кузня уже давно не была кузней, крыша полуобвалилась, но труба имелась. Баук на крышу залез, двумя руками трубу обхватил, да и вытащил её. Потом, конечно, сто граммов я ему налил, а может быть, двести, уже не помню.
- Зато помню, как чуть позже, когда труба уже возвышалась над крышей моего дома, и из неё весело вился дымок топившейся печки, по улице проходил Павел Борисович (все его звали коротко: ПалБорисыч), брат Баука, который числился каким-то деревенским начальником, вроде бригадира на заготовке сена. Он проходил с какими-то людьми и громко говорил. Так, что мне в моём доме слышно было: «А знаю я, откуда труба-то эта. Это с кузни труба утащена». Другой бы обеспокоился: раз труба «утащена», придётся штраф платить, или ещё какое наказание будет. Но я бы спокоен, как песчаная дорога, по которой шёл ПалБорисыч: ни дождь, ни солнце не сковырнут её с земли, потому что она её часть. Мой сосед дядя Петя уже объяснил мне простое правило: «Иди и бери. Тебе же нужно – так иди и бери».
- В доме у ПалБорисыча и его жены, которую все звали Женечкой, был тогда единственный в деревне телефон – рация. Баук умер, а ПалБорисыч ещё жив, но уже не встаёт с кровати: совсем больной и плохой, как говорят, от пьянства, лежит в памперсах.
- Мадам Лепухову зовут Тамара – это жена Алексея, старшего из братьев Лепуховых, и мать Ольги. Про Ольгу я пока не могу писать, сначала о чём-нибудь другом.
- Чжан 43. Смотри: птица летит над крышей дома, ветер обгоняет птицу, луч света обгоняет ветер, мысль человека обгоняет свет.
Но там, куда она только стремится, её уже ждёт небытие.
Чем слабее и мягче, тем быстрее и дальше летит, тем шире распространяется, тем глубже проникает.
Только отсутствие не участвует в гонке, оно ждёт на финише ещё до старта.
Бытие рождается из небытия и возвращается в него.
Кто живёт на Великой Границе?
Это человек.
Вот почему на самом-то деле Липовки нет.
Человек Липовки отсутствует. - Для меня липовская эпоха до «Деревенского дневника» заканчивается не в 95-ом, а в конце лета 94-го года. Я разглядываю фотографии, которые сделал тогда Миша Посниченко. Это был профессиональный фотограф, с которым Кадрия познакомилась в «Сокольниках». Он только что женился, и Кадрия пригласила его пожить у нас в Липовке неделю-другую. У Миши с женой (не помню, как её звали) это был как бы медовый месяц. Мы пересеклись на несколько дней, потом мы уехали, а они остались.
- Я разглядываю фотографии. Раннее августовское утро, солнце только-только восходит, роса и туман. Мы идём по ласицкой дороге: Саша Косачев, я, Кадрия и Рустам. С рюкзаками за плечами. Нас провожают Миша и увязавшаяся за нами собака бабы Любы, Шурка.
- Я разглядываю фотографии. Солнце – будто светящаяся щель в туманной стене, плоский луг.
- Я разглядываю фотографии. Одинокое деревце без листьев, растворившийся горизонт.
- Я разглядываю фотографии. Широкий дуб на повороте дороги, едва различимая дымка дальних кустов.
- Я разглядываю фотографии. Дерево с наполовину пожелтевшими листьями, бледные цветы на жёлто-коричневой траве.
- Я разглядываю фотографии. Шурка обернулась и смотрит, намокшая шерсть, жаль, что вскоре собаку кто-то убьёт, хорошая была собака.
- Я разглядываю фотографии. Шурка отвернулась, она мышкует.
- Я разглядываю фотографии. Колечки паутинки на согнутых травинках.
- Я разглядываю фотографии. Рюкзаки на земле, я курю сигарету, Кадрия стоит спиной к фотографу и смотрит на меня.
- Я разглядываю фотографии. Рожковская переправа, лодка на тросе отчалила, дальнего берега не видно, лодка плывёт в туман, паромщик в белой кепке, жёлтый рюкзак Саши Косачева, Кадрия и я повернулись спиной, укладываем рюкзаки, Рустам стоит, обернувшись, в красной тёплой футболке, в куртке, в вельветовых штанах, стоит и смотрит, лодка плывёт в туман.
- Я разглядываю фотографии. Лодка исчезает в тумане, тросы натянуты, на них повисли коричневые пряди водорослей, туман вместо неба, вода и туман сливаются, лодка маленькая, а водоросли большие, почти ничего уже не видно, только тени неясные и отражения теней, лодка исчезает в тумане, исчезает в тумане, в тумане, не...
- Чжан 44. Пространство сжимается до угла избы, до конца лавки, до краешка стола.
Время сжимается до ночного мгновения между двумя тиками часов.
И всё дальше и дольше, дальше и дольше, дальше и дольше тянется и длится твоё неповторимое личное отсутствие. - Пришло время «Деревенского дневника». Я и Кадрия уехали в Москву, а Рустам остался с Надей Красильниковой и её близнецами жить в Липовке.
- Письмо Наде Красильниковой в Липовку с пометкой «для Рустама» из посёлка Максатиха Калининской области от 24 октября 95-го года: «Здравствуй Рустам! Честно говоря, не ожидала от тебя получить такое откровенное и тёплое письмо. Я думала, что ты меня давно уже забыл. Мне очень, очень приятно было читать о том, как ты по мне скучаешь и думаешь обо мне. Мне совсем не наплевать на то, как ты живёшь и чем в данный момент занимаешься. От Любки я слышала, что у тебя возникли какие-то трудности, и ты временно уехал в Липовку. И я рада, что у тебя дела идут на поправку. Насчёт нового года ничего пока обещать не могу, ближе к этому времени я постараюсь тебе сообщить. Ты знаешь, когда Люба приехала из Липовки и начала мне рассказывать, у меня на душе так тоскливо стало. Я очень пожалела, что не смогла вырваться из нашей дыры. Намного лучше было бы, если бы я до конца лета осталась в деревне. Но, увы, я не смогла как ты приехать и просто взять расчёт, я кое-чем обязана человеку, который взял меня на работу. Что тебе ещё написать, даже не знаю! Живу я вроде бы неплохо, только здесь очень скучно. Полдня провожу на работе, а всё остальное время дома с книгой. Конечно, за исключением выходных, когда можно сходить на дискотеку или в ресторан. Ты знаешь, этот месяц, то есть октябрь, полон событий, почти каждый выходной у кого-нибудь из друзей дни рождения. Выпиваю я, конечно, не так, как в Липовке, здесь как-то не располагает к этому, наверное, люди другие. Мне приятно слышать, что ты тоже употребляешь сейчас не так много, как летом. Я очень рада, что ты завязал с наркотиками, мне так хотелось этого. Рустам, извини меня, но я, наверное, пишу какую-то чушь! А насчёт того, как ты ко мне относишься, мы с тобой поговорим, я надеюсь, в новый год. А в письме и правда ничего не объяснишь! Так что, надеюсь, у нас с тобой будет возможность. Ну вот и всё! Пока! Нежно целую тебя! Алёна».
- Чжан 45. Людям нравится прямое, гладкое и блестящее.
Но великая прямота кажется кривой, великая гладь кажется шершавой, великий блеск кажется тусклым.
Люди любят металл.
Человек Липовки любит дерево.
Он ищет совершенство в изъяне, полноту в пустоте, правду во лжи, мастерство в неумении, ум в глупости, речь в немоте.
По улицам города ходят металлические люди, они входят в двери как ключ в замок, они сидят за столом как вилка в розетке.
Уж лучше я поеду в Липовку, где нет этой хитрой механики, где дерево восхитительно непрочно, где жизнь упоительно несовершенна. - Мы приезжали в Липовку осенью и в декабре. И потом – на Новый год. Но это уже описывает сам Рустам. Я разглядываю фотографию. Мы с Рустамом сидим рядом за столом у нас в избе. В руках у нас какие-то бумаги. Уже не помню, что это было. Кажется, я написал ему письмо, но так вышло, что не отправил его по почте, а привёз с собой. А может быть, это я читаю начало «Деревенского дневника» и что-то говорю Рустаму о своих впечатлениях от прочитанного. Помню, я уговаривал его не бросать писать и продолжать дневник, наверное, советы какие-то давал.
- Рустам в красной рубашке, за ним – красные занавески на окне. Волосы чёрные, лицо кажется немного осунувшимся, как бывает при взрослении. На лице – полуулыбка. Он хорошо выглядит. Перед нами чашки с чёрным чаем. На краешке окна виден снег, лежащий на наружном переплёте, и чёрные ветви нашей яблони в темнеющей белизне вечереющего неба.
- Я разглядываю фотографию. Я разглядывал её много раз. И ещё буду разглядывать много раз. Здесь мы вместе, так не всегда бывало в жизни: или он где-то гуляет, или я чем-то занят. Почему не хватает времени просто посидеть и поговорить? Неважно о чём. Или не времени, а чего? Жизни? Души? Сердца? Ума, в конце концов, хотя ум-то как раз и не нужен для этого. Да и говорить было необязательно. Просто посидеть. Смерть делает невозможными такие простые вещи, на которые жизнь и внимания-то не обращает, только смерть придаёт им значение и смысл – тем, что делает их невозможными. Посидеть рядом – так притягательно просто, и так невыносимо невозможно.
- Чжан 46. В Липовке я познаю вкус собственности.
У меня есть мой дом, мой огород, мои две берёзы, моя яблоня, мой забор, мой двор, заросший травой.
Когда я увидел, что это моё, я понял, что большего мне не надо.
То, что у человека есть, защищает его.
Стремление к большему губит его.
Что может человек назвать своим?
Очень немногое – или – весь мир.
Когда своим называешь чужое, сам становишься чужим.
У каждого человека есть граница.
Пока он находится в её пределах, он сохраняется, и вещи интимно близки ему.
Выходя за пределы, человек может добиться славы, или обрести богатство, или достичь высокого положения.
Но почти всегда при этом вещи становятся агрессивными, а человек теряет себя. - Письмо Наде Красильниковой в Липовку с пометкой «для Рустама» из посёлка Максатиха Калининской области от 13 декабря 95-го года: «Привет Рустам! Получила твоё очередное письмо, большое спасибо за него. Жизнь моя протекает спокойно без каких-либо происшествий. Всё так же занимаюсь торговлей. Рустам, у меня не получится приехать на новый год, но, конечно, очень бы хотелось. Если ребята с Рязани приедут, привет им огромный от нас с Любкой и Женькой передавай. Я уже так соскучилась по Липовке, очень хочется попасть летом туда. Я представляю, как тебе там скучно бывает, наверное, я бы не смогла долго прожить там. Тем более, если бы жила до этого в городе. Надеюсь, что новый год ты отметишь хорошо, напиши обязательно мне об этом. Ты знаешь, Евгения моя, кажется, собирается замуж весной выходить. Представляешь, вперёд меня выйдет, а говорят в народе, что если младшая сестра старшей дорогу перейдёт, значит не быть той замужем. Ну, это, конечно, ерунда всё! Любе я передала привет от Макса [Максима, двоюродного брата Рустама – И.Б.], она тоже передаёт большущий привет, и пусть сильно не страдает. В следующее лето ещё увидимся. Даже не знаю, что тебе ещё написать, у нас тут жизнь скучна и однообразна. Вот скоро, то есть 23 декабря, буду на свадьбе гулять у своей подруги. Рустам, извини за почерк, совсем разучилась писать, да ещё, наверное, делаю кучу ошибок, но ты меня простишь за это. Ты знаешь, я бы хотела побольше узнать о тебе, например, чем ты занимался, как только окончил школу. Ты мне напишешь немного о своей жизни, а потом я тебе напишу, что только спросишь. Мне, например, понравилось, как ты мне рассказывал о том, как ты с родителями путешествовал на байдарках. К сожалению, у меня такого путешествия не было. Может, ты мне ещё что-нибудь поведаешь интересного из своей жизни. Мне было бы очень интересно почитать! Ну вот, пожалуй, и всё, что хотела написать. Жду ответа! Нежно целую! Алёна».
- Чжан 47. Чтобы обрести весь мир и не потерять себя – не выходи со двора.
Люди ездят по всему свету, они посещают другие города и страны, знакомятся с множеством людей, они видят горные пики и ширь морей, они летят по воздуху и мчатся по автомагистралям.
Они включают телевизор и за полчаса огибают земной шар.
Они снимают телефонную трубку и разговаривают с человеком из другого дня.
Они садятся к компьютеру и информация вываливается с экрана, сама собой раскладываясь по рубрикам, распластываясь по таблицам, выстраиваясь по структурам, упорядочиваясь по иерархиям.
Люди читают множество книг и, если что-то непонятно, они берут новую книгу.
Все люди находятся в постоянном движении и не могут остановиться даже на мгновение.
Что они ищут?
Чего они добиваются?
От чего бегут?
Информационный человек подобен бегущей цепочке нулей и единиц.
Он подобен квадратному ящику с красными и зелёными лампочками и рядами функциональных клавиш.
Он подобен тому, кто днём и ночью ткёт металлическую паутину.
Он сам подобен металлической паутине, сотканной другими квадратными ящиками.
С помощью телевизора, телефона и компьютера человек хочет познать мир, не выходя из комнаты.
Но что это за мир?
Информационный мир подобен миру эйдосов по другую сторону реальности.
Чем же плоха реальность?
Поэтому получается, что чем больше человек узнаёт, тем меньше он знает; чем дальше идёт, тем ближе оказывается; чем большего добивается, тем меньшее может назвать своим.
В конце концов у него не остаётся даже его самого.
Вот почему я еду в Липовку, где нет телевизора, нет телефона, нет компьютера, где плохие дороги и нет мостов через реки.
Где нет ничего, что могло бы помешать разглядеть цветок тысячелистника, что растёт на середине луга.
Вот этот самый цветок!
Чтобы увидеть мир, достаточно разглядеть один цветок.
Но это почти невозможно. - Вместе с нами на Новый год приехала Ира Ратафия с мужем Сашей и собакой – большим чёрным ньюфаундлендом. Я хочу рассказать о Ире Ратафии. Это довольно длинная и запутанная история, полная необычных поворотов, которую я сам вряд ли сумел бы придумать, а, услышав, счёл бы выдумкой, но которая, тем не менее, происходила на наших глазах, преимущественно, в Липовке. Эта история теперь стала одной из легенд деревни, а началась как раз с того Нового года. Но сначала – предыстория.
- Мы познакомились с Ирой в 89-ом году на каком-то митинге около кинотеатра «Ереван». Это была (да и есть) довольно крупная женщина, высокая. Но на митинге она выглядела как-то потерянно, хотя и была видна издалека. Стояла одна и держала в руках плакатик, агитируя не то за что-то, не то против чего-то. Мы же прибыли целой компанией: я, Кадрия, Саша Третьяков, Семён Шилклопер, ещё кто-то. Кажется, это были времена «Демократической России». Потом мы вместе оказались в ДПР, вместе участвовали в избирательных кампаниях, партийных собраниях и т.п.
- Ира, как и Саша Третьяков, жила рядом с нами – в Лианозово. Мы постепенно сдружились, познакомились с её мужем – Сашей – большим добродушным увальнем. Они были таксистами, потом уволились и получили от таксопарка машину (конечно, далеко не новую), чтобы заниматься частным извозом. Когда Лена Камбурова искала себе водителя, мы порекомендовали Иру Ратафию. Несколько лет Ира работала на Камбурову, но потом, после смерти Саши, у них что-то разладилось. Я думаю, из-за чисто шофёрской любви Ратафии к солёным анекдотам и шуткам, которые разрушали поэтическо-романтическую атмосферу вокруг Лены, создаваемую усилиями её окружения. Мне такое приземление нравится (человек не бесполый ангел, а поэзия не бесплотна), но это нравится не всем.
- Чжан 48. Осуществляя Учение, что ни день, прибавляют.
Осуществляя Дао, что ни день, убавляют.
Так происходит потому, что первое – это движение развёртывания и мироустроения, второе – это движение свёртывания и возвращения.
Чтобы вернуться к самому началу, нужно забыть о возвращении.
Так восстанавливается состояние неосуществления.
В состоянии неосуществления отсутствует неосуществлённое.
Поэтому:
Если в нуле сокрыты все числа, стоит ли бесконечно перечислять их одно за другим?
Если в белом сокрыты все цвета, стоит ли портить зрение пестротою мира?
Если в тишине сокрыты все звуки, стоит ли портить слух шумом мира?
Если в недеянии сокрыты все действия, стоит ли заниматься делами?
Проблема в том, что нуль – это не кружок на бумаге, белое – это не белила, тишина – это не глухота, недеяние – это не безделье.
Небытие – это не отсутствие бытия, а, напротив, его возможность.
Поэтому Липовка – это не анти-город, а его корень.
В цветке тысячелистника – вся тьма превращений этого мира. - В Липовке мы вместе празновали сначала 30 декабря, день рождения Майки (Рустам пишет в «Деревенском дневнике»: «сегодня у Майки день рождения, а я не пошёл, вот дурак»), а потом и сам Новый год. В нашу компанию влился Коля Панин, наверное, его привёл Рустам, который познакомился с ним раньше. У Коли в деревне жили родители (уже умерли), он вернулся к ним после развода с женой.
- И вот не знаю, как уж оно там получилось, только у Иры Ратафии и Коли Панина завертелся любовный роман. Саша, конечно, всё это видел, очень переживал и норовил немедленно уехать из Липовки вместе с собакой. Он вышел в ночь и метель, я еле догнал его где-то среди сугробов на улицах деревни, долго объяснял, что сейчас он никак не сможет вернуться в Москву, и самое лучшее – подождать до утра. Уговорил, конечно.
- А в Москве, не прошло и пары месяцев, как Саша умер. Он умер от сердечного приступа, когда, подменяя Иру, вёз кого-то по поручению Лены Камбуровой. Он умер прямо за рулём. Машина врезалась в дерево, но не сильно, потому что нога его была на педали тормоза. Говорили, что Саша умер мгновенно, ещё до того, как машина врезалась в дерево, но успел нажать на тормоз. Он успел нажать на тормоз, но сам умер.
Все они умерли –
люди, жившие в Российском государстве
в августе 2008 года.