Игорь Бурдонов "АЛЬБОМ ФОТОГРАФИЙ"

Мы были на поминках, Лена Камбурова тоже была. Нам с Кадриёй было очень жаль Сашу, он был на редкость добрым и добродушным человеком. Не знаю, что чувствовала Ира Ратафия, но, похоже, с неё – как с гуся вода. Это не значит, что она такая жестокая, или бессердечная, или злая. Просто она такая. Или такой кажется.

А ещё через месяц Ира сдаёт квартиру в Москве большой армянской семье и уезжает в Липовку жить с Колей Паниным. У них появляется свой дом, напротив дома родителей Коли, рядом с домом Веры Евушкиной.

Чжан 49.    Человек Липовки не имеет постоянного сердца.
           В этой пустоте свободно появляются и свободно исчезают сердца всех людей.
           Будто клубится туман в свете раннего утра.
           Ты спрашиваешь: "Что есть истина?".
           И я спрашиваю, и верю всему, что говорят мне люди.
           И тому, что не говорят, я тоже верю.
           Ты спрашиваешь: "Что есть добро?".
           Всё, что делают мне люди, это добро.
           И то, что не делают, – тоже добро.
           Ты спрашиваешь: "Что есть красота?".
           Я оглядываюсь вокруг – всё это красота.
           И то, что я не вижу, – тоже красота.
           Человек Липовки подобен центру широкого луга, через который летят ветра всех восьми направлений.
           Он подобен перекрёстку дорог, через который идёт и тот, кто идёт налево, и тот, кто идёт направо, и тот, кто стремится вперёд, и тот, кто возвращается назад.
           Все, кто приходит в мой дом в Липовке, – хорошие люди.
           Все садятся за стол, я всем наливаю чай.
           Каждый человек говорит своё.
           Я слушаю его.
           Каждый человек просит своё.
           Я даю ему.
           Я провожаю звезду и встречаю восход.
           Я провожаю закат и встречаю луну.
           Я такой же человек, как и все: я говорю, я делаю, я радуюсь, я огорчаюсь, я злюсь, я успокаиваюсь, я бодрствую, я сплю, я вижу сны.
           Но в Липовке во мне открывается внутреннее пространство свирели и ветер свободно входит в него.

Письмо Наде Красильниковой в Липовку с пометкой «для Рустама» из посёлка Максатиха Калининской области от 31 января 96-го года: «Здравствуй Рустам! Извини за то, что запоздала с ответом на твоё письмо. Если честно, то долго думала над твоими вопросами. И до сих пор так ничего и не смогла определить для себя. Мы с тобой слишком долго не виделись, на таком далёком расстоянии очень трудно что-то определить. Ты должен меня понять и поэтому не будешь на меня обижаться. Если бы ты жил сейчас в Москве, всё стало бы намного легче. Ещё неизвестно, сможем мы с тобой увидеться летом или нет. Для меня было большой неожиданностью, когда ты написал мне, что любишь меня. Если бы я это узнала до своего отъезда, то всё было бы намного проще. Могу только сказать одно, что я не жалею о времени, которое провела с тобой. Ну, а теперь напишу немного о себе. Недавно, то есть 29 января, была в Москве по делам. Всё так же занимаюсь бизнесом. Кстати, мне было очень интересно почитать про твою жизнь. Только ты меня немного огорчил, я, если честно, то думала, что ты где-нибудь учился. А ты, оказывается, можно наверное сказать, дурака валял. Но я, конечно, не имею никакого права осуждать тебя. Извини меня, я просто высказала своё мнение. Да и в городе жизнь совсем другая, не то что у нас в посёлке. Зато, когда к нам приезжают городские, они говорят, что попали в какой-то другой мир. Ну, это наподобие Липовки. Только у нас развлечений побольше и, естественно, народу. Например, на массовом гулянии в Новый год было так много народу, что я очень удивилась. Откуда только к нам не приезжают, даже не перечислишь. Насчёт Нового года и рождества могу сказать только одно: провела нормально. Ничего особенного не происходило, не то что у вас. В компании, с которой я отмечала, все напились, как обычно это происходит у нас в посёлке и никаких программ не было. Мне, Рустам, тоже было очень жаль, что я не смогла попасть к вам. Спасибо огромное за пожелание, мне оно очень понравилось. Люба передаёт тебе огромный привет, и Женька тоже. Теперь Любаха, наверное, не сможет летом приехать в деревню, потому что у неё есть парень, вряд ли он её отпустит. Хотя, может, я её и уговорю. Уж очень хочется опять отдохнуть в Липовке! Ты только Максиму насчёт Любы ничего не говори, потому что он, наверное, расстроится. Ну вот, вроде бы, и всё, что я хотела тебе написать. Пока! Целую! Алёна».

Чжан 50.    Рождение – это выход, смерть – это вход.
           Трое из десяти – люди рождения. Это дети.
           Трое из десяти – люди смерти. Это старики.
           Ещё трое из десяти – это те, кто рождает других людей.
           Почему так?
           Потому что извечен круг.
           Только старое дитя думает в наивности своей, будто земля смерти – это Липовский погост, а вся остальная земля – это земля жизни.
           Десятый человек, он идёт по дороге, насвистывая песенку.
           Нет на нём живого места, которое можно было бы убить.
           Нет на нём мёртвого места, которое можно было бы похоронить.
           Юный старец лёгок как осенняя пушинка.
           В чём причина?
           Из-за отсутствия в нём земли смерти.
           В Липовке так хорошо, что люди не боятся жизни с самого рождения и не умирают до самой смерти.

Кто такой Коля Панин? Об этом лучше всего написано у Рустама: «Панин всё долдонил о своей несчастной любви, пока не надоел нам до смерти». Но я всё же добавлю несколько слов, которые написал в то же время.

«Коля Панин сравнивает себя с перекалённым кирпичом. Жёсткий до звона, он не способен держать тепло, и печь, как и жизнь, становится стылой. Холод в душе Коли Панина образовался пятнадцать лет назад, когда они с женой разошлись. Не способен Коля Панин ничего забыть. И ничему научиться. И жизнь не способна его согнуть.

Нужна Коле Панину любовь, а не просто женщина. Вот сейчас он надеется, что нашёл её. Трезво ли он смотрит на жизнь? Или он неисправимый романтик? Или любовь ему нужна независимо от ответа?

Коля Панин, конечно, псих. В приступе ярости он может убить человека. Напившись, будет палить в воздух из самодельного пистолета. Или сидеть в кустах и кричать: "Не подходи – я вооружён!" Только очень нежная душа входит в столь жёсткие отношения с миром.

Никому не поклоняется Коля Панин и ни от кого не требует поклонения. Почти невозможно общаться с одиноким волком. Его настырные разборки с собственной жизнью утомляют до одури. И можно понять возмущение людей, у каждого из которых свои проблемы, подчас не менее сложные и тяжёлые, чем у Коли Панина. Но никто из них не способен воспринимать жизнь столь безжалостно, ни на минуту не давая себе отдыха отстранения в душе от собственной жизни.

Вот и получается, что прекрасный человек Коля Панин – совершенно несносен. Не знаю ни одного злого человека, чья злость могла бы сравниться со злостью Коли Панина – удивительно доброго и чуткого на добро человека.

Из какого материала должен быть сделан человек, чтобы острые углы его натуры не сглаживались, а лишь заострялись в потоке жизни? Сколь тихим и ясным должно быть сердце человека, чтобы из него вырывались столь мощные протуберанцы ярости? И зачем только Бог создаёт столь мягкие души, чтобы жизнь перекаливала их до жёсткого звона?

Может быть, это увещевание нам, окружающим Колю Панина, пугающимся его бешенства и тянущимся к его честности, пугающимся его жёсткости и тянущимся к его хрупкости, пугающимся его злой раздражительности и тянущимся к его мягкой доброте, пугающимся и тянущимся, пугающимся и тянущимся?...

Кирпич ты, Коля Панин!

Перекалённый кирпич».

Чжан 51.    Я иду по улицам Липовки.
           Вот соломенная крыша дома.
           Вот огромное дерево, у подножья которого серый разваленный сруб.
           Вот журавль колодца.
           Вот мельница без крыльев.
           Вот стоит телега с соломенной подстилкой.
           Вот идут овцы и козы.
           Вот дядя Лёша выходит из дома.
           Вот Кулёк бредёт вдоль забора.
           Вот сидит на крыльце баба Люба.
           Вот плывут облака по небу.
           Вот ветер скользит по земле.
           Вот я сам приостановился в пути.
           Кто порождает все эти вещи?
           Дао Липовки.
           Кто вскармливает все эти вещи, взращивает их, воспитывает, совершенствует, защищает, ухаживает за ними и поддерживает их?
           Дэ Липовки.
           Значит ли это, что вещи подобны марионеткам, за нити которых дёргает кто-то невидимый?
           Нет, это не так!
           Каждая вещь Липовки существует сама по себе, она рождает сама себя, она идёт своим собственным путём и достигает своего собственного предела.
           Вещь Липовки самоестественна и её "таковость" внутри неё самой.
           Ею никто не обладает, над ней никто не главенствует, ею никто не повелевает.
           Это и значит: Дао рождает вещи, Дэ вскармливает их.
           Дао действует, не действуя; Дэ наличествует, отсутствуя.

Как все таксисты (неважно, что бывшие), Ира Ратафия любила (да и сейчас любит) выпить и могла (да и сейчас может) принять гораздо больше средней нормы, что, впрочем, отчасти объясняется её немаленьким весом. Она любила говорить, что знает меру, хотя эта мера и немаленькая, но тот, кто так говорит, только говорит, а сам любит свободу больше, чем ограничения, даже такие разумные, как мера. В связи с этим вспоминается один эпизод из липовской жизни, это было уже после «Деревенского дневника».

Когда Саша Третьяков купил дом в Липовке, он решил привезти кое-какую мебель и другие вещи из Москвы. Мы тоже что-то отправляли вместе с ним, в том числе, бочку для воды. В то время Саша Третьяков с Семёном Шилклопером организовали маленькую фирму по продаже электролита; кстати, фирма располагалась в бывшем офисе Северного отделения Московской организации Демократической партии России, председателем которого в своё время был Семён, а Третьяков, как и мы с Кадриёй, входил в Правление. Вот в этих бочках электролит и перевозили.

Третьяков по случаю приобрёл старенький грузовик, но сам водить не умел, и попросил поехать в Липовку Сашу Белохвостова, мужа моей сестры. Погрузили вещи и поехали. К ним присоединилась Наташа Селиваненко, которая везла вещи в свой только что купленный дом. В деревню прибыли рано утром и остановились в нашем доме, где тогда жили Кадрия и Рустам. Вечером оба Саши и Кадрия должны были возвращаться в Москву.

В тот же день, естественно, собрались гости, в том числе Ира Ратафия и Коля Панин. Выпили. И, видимо, Ира всё же перебрала: она уснула на кушетке около печки, и разбудить её никак не удавалось. Коля Панин бегал вокруг неё и, разве что, не кудахтал. Периодически он ударялся о нашу двухэтажную кровать, на которой внизу перед дальней дорогой спал Третьяков. Третьков вскакивал, стукался головой о сетку верхней кровати, спрашивал «Что, пора ехать?», и, услышав, что ещё рано, падал обратно и опять засыпал. Третьяков хорошо выпил, поэтому мог спать в этом бедламе. А нашему Саше так и не удалось прикорнуть хоть на часок. Он сидел за столом в углу избы, пил чай и держался за живот от хохота.

Смешно, конечно, но как-то Иру всё же нужно было отправить домой. Можно было бы оставить до утра, да только Панин никак не унимался, всё бегал, ударялся о кровать, причитал и требовал вернуть жену в их дом. Сам же ничего сделать не мог: не та у него была весовая категория, чтобы Иру поднять. Положение спас Рустам. Он залез на чердак, достал оттуда хранившуюся там туристическую кровать и поставил её рядом с кушеткой. Ну, потом Рустам и Наташа перевалили Ратафию на кровать, подняли на кровати, как на носилках, и потащили к машине, несколько раз роняли, Панин бегал вокруг, снова поднимали, Панин кричал: «Давайте-давайте!», опять роняли, Панин кудахтал, опять поднимали, Панин кричал «Вы молодцы! Ещё немного!», кое-как донесли и выгрузили.

Я много раз рассказывал эту историю как очевидец событий, но Кадрия поправляла: «Что ты говоришь, тебя же там не было, ты в Москве оставался, а в Липовке были только мы с Рустамом. Потом Рустам с Наташей вдвоём остались, он ещё помогал ей кирпичи для печки чистить. Это мы тебе всё рассказали». И я неизменно удивлялся своей ложной памяти.

Чжан 52.    Уехать в Липовку – это немножко умереть.
           Неизвестно, как и почему был зачат мир.
           Вся тьма вещей рождена из лона творения.
           Человек – одна из тьмы вещей.
           Может быть, страх мешает мне постигнуть Великое Инь, из которого я рождён?
           Что боюсь я увидеть в смутной мгле непостижимого перехода от небытия к бытию?
           Человек – дитя творения.
           Пытаясь забыть об этом, я распахиваю отверстия своих страстей и поглощаюсь потоками своих дел.
           Это значит, что я боюсь узнать, для чего появился на свет.
           Страх рождения становится страхом смерти – ведь это один страх.
           Умирание есть возвращение в лоно творения.
           Разве умирают не тем же путём, что рождаются?
           Неизвестно, что и как заканчивается на том конце перехода.
           Но Великий Круг должен быть замкнут.
           Чтобы быть готовым к этому, не отвергай малые круги бытия.
           Возвращение в Липовку – это замыкание малого круга.
           Дождь ли идёт и стекает по ветвям берёзы, солнце ли выглянет, бросит свой луч на белую стенку печи, баба Люба придёт с миской молодой картошки, или Кулёк постучится в окно, просит сто граммов водки, чай наливаю в глиняную кружку, три морковки несу с огорода для супа, цветы луговые поставлю в кувшин, подброшу поленья в печь, книгу читаю, прилягу усталый, сплю, вижу сны.
           Что бы в Липовке ни происходило, это хорошо.
           В Липовке так хорошо, как будто я уже существую, но ещё не рождён, или ещё существую, но уже умер.

Итак, жили Ира и Коля в Липовке, и вроде бы всё у них было хорошо. Но тут случился ещё один поворот. В то время Рустам уже вернулся в Москву, а Надя оставалась в деревне. Тогда она подружилась с Лёшей-лесником. Они вместе плели замечательные корзинки из ивняка, да и не только корзинки. Во многих домах деревни, в том числе и у нас, висят сплетённые Надей абажуры. Лёша сделал нам пару двухведёрных кошёлок и корзинку-рюкзак. Были ещё всякие тарелочки, подставочки, подстаканники и т.п. Жаль, что оба они забросили это занятие.

И вот как-то пошли Надя с Лёшей к Ире на день рождения. И зачем-то понадобилось леснику зайти в избу первым, да и затеять разговор о долге, который не то Ира, не то Коля не отдали Наде в срок. Слово за слово, начали Коля с Лёшей ругаться, а потом и драться. Видимо, к тому времени они уже выпили. А надо сказать, что рука у лесника тяжёлая, и Коле крепко досталось, к тому же он драться не умел. Зато дури было много. И вот тогда выхватил Коля свой самодельный пистолет, о котором я написал выше, и Рустам писал в «Деревенском дневнике», да и пульнул в Лёшу, в лучших (или худших) традициях жестокого романса.

И было бы смешно, если бы Коля промахнулся. Но он не промахнулся. Только уже дома у Нади Лёша почувствовал, что дело плохо: пуля пробила лёгкое. Поехали в Сасово. Лёша провалялся в больнице что-то около месяца, но всё обошлось. А вот с Паниным вышло не так хорошо. Его судили. А судья – женщина – попалась такая, что решила подвести этот случай под какую-то очередную кампанию, и дала Коле срок по максимуму – больше, чем просил прокурор.

Чжан 53.    Большая дорога совершенно ровна.
           Жизнь в Липовке совершенно проста.
           Почему люди любят узкие тропинки больших городов?
           Если бы я владел знанием!
           Я слышал, что есть люди, которые идут по большой дороге и живут простой жизнью.
           Я слышал о таких людях, но не встречал ни одного.
           Больше всего люди любят одеваться в цветные шелка, носить на поясе острый меч, пить и есть до изнеможения, обретать и накапливать драгоценные вещи.
           Посмотри программу новостей, открой газету, оглянись вокруг.
           Вот роскошные офисы, а вот голодные люди.
           Вот речи властителей, а вот молчание простых людей.
           Вот блеск звёзд, а вот мрак безвестности.
           Разве это не воровство и разбой?
           Всем известно, что богатства надо поделить поровну.
           Разве это не насилие и убийство?
           Всем известно, что люди должны быть свободны и один не выше другого.
           Разве это не бахвальство и зазнайство?
           Всем известно, что один человек не может быть лучше другого человека.
           Всем это известно, но достичь этого невозможно!
           Большая дорога совершенно пустынна.

В тюрьме Коля Панин заболел туберкулёзом. После возвращения его осматривал Юра Игнатов, который сказал: «Если хочешь жить, ложись в больницу, а потом ещё санаторий нужен будет». Но Коля Панин, вдохнув свободного липовского воздуха, не захотел уже покидать деревню. «Меня вылечит лес, – говорил он, – я наберу ягод, травок всяких и вылечусь, меня воздух чистый вылечит».

Но ничего не вышло. Когда осенью 2000-го года мы приехали в Липовку, нам предложили съездить на тракторе с прицепом на болота –собирать клюкву. С нами поехал и Коля Панин. «Клюква, – говорил он, – мне поможет». Но только ничего он уже не смог собрать: кое-как походил около болота, посидел на кочке, потом Надя Красильникова довела его обратно до трактора, он еле-еле взобрался на прицеп, курил и кашлял. Через месяц Коля Панин умер.

А через небольшое время у Иры Ратафии поселился другой Коля, по прозвищу «Моряк» или «Утконос», о котором Рустам тоже писал в «Деревенском дневнике». Утконос и сейчас живёт с Ирой.

И вот как хотите относитесь к Ире Ратафии. Кто-то скажет, что она «чёрная вдова»: все её мужики умирали один за другим. Кто-то скажет, что с каждым разом её мужчины всё хуже и хуже: от милого Саши, который всего лишь любил выпить, как все, до Коли-моряка, который уже законченный алкоголик, и которого некоторые обзывают коротко: «чмо». Но что-то меня останавливает так относиться к Ире Ратафии и её мужчинам.

Ну, сама Ира не так проста. Она писала, и пишет до сих пор, стихи, причём весьма неплохие, некоторые очень хорошие. Саша мне просто нравился. Каким бы дураком ни был Коля Панин, вспоминаю его с жалостью и сожалением. И каким бы «чмо» ни был Коля-моряк, он относился и относится ко мне по-доброму, он вообще не злой, а что спивается – так кто ж на Руси не спивается? Только тот, кто просто не успевает сделать это до смерти. Или кто слишком плох для этого.

Я читаю «Деревенский дневник»: «Сегодня уезжают Майка с Уллой. Я пошёл попрощаться с ними. По дороге встретил «Утконоса». Майка сфотографировала нас с ним на прощание, и тут подъехали сани с Хватом, и Майка с Уллой уехали. Майка – до весны, а Улла – до лета». Я разглядываю эту фотографию, я вглядываюсь в неё. Рустам и Коля стоят рядом: в шапках-ушанках, в телогрейках, оба улыбаются – и губами, и глазами, а за ними – заснеженная деревня, бело-голубое небо и белые берёзы с густой паутиной тонких безлиственных ветвей. Нет, не могу я плохо относиться к Коле-Утконосу, я почти люблю его, каким бы «чмо» он ни был.

Вообще деревня учит не судить, а любить людей такими, какие они есть. В городе это невозможно. А в Липовке у нас за одним столом сидят Надя Красильникова, Ира Ратафия, Лёша-лесник и Коля-моряк.

Чжан 54.    Моя Липовка начинается в "красном" углу избы, на конце лавки, у краешка стола.
           Там помещается только один человек.
           Он прислоняется спиной к рисовой соломке, прикреплённой к стене, и пьёт чай.
           Следующий круг – большой стол, вокруг которого на двух длинных лавках сидят люди: моя семья и наши гости.
           Круг побольше – пространство избы с печкой, кроватями, сундуком, китайским фонариком у книжной полки.
           Ещё один круг – дом целиком под общей крышей с сенями, клетью, чердаком, мостом, верандой и крыльцом.
           Ещё круг – моя земля, огороженная забором, с клумбами цветов, с двумя берёзами, вишнями, калиной, яблоней, огородом, туалетом, малиной, крапивой, бурьяном и уже за изгородью – картофельным полем, заросшим травой и жёлтыми цветами.
           Ещё круг – деревня с её улицами, домами, колодцами, мельницей без крыльев, садами, огородами, овцами, козами, коровами, лошадьми, собаками и людьми.
           Ещё круг – Липовский погост, заброшенная ферма, кузница, пекарня, Старица, Чёрное Озеро, бесчисленные ручьи и пруды, широкие луга, леса сосновые, дубовые, берёзовые, пересечённые дорогами и тропинками.
           Ещё круг – река Мокша, деревни Демушкино, Рожково, Ласицы, Шевали-Майданы, Мыс Доброй Надежды, шоссе от Ласицы до Сасово, от Сасово до Кадома.
           Ещё круг – Рязанская область, Россия, Земля, весь мир.
           Когда я тихо сижу в своём углу, мне кажется, я что-то воспринимаю от ушедших людей.
           От своего старинного друга, с которым я скоро сравняюсь в летах.
           От своей бабушки, которая так любила лес, грибы, ягоды.
           От прежнего хозяина дома, бондаря, которого я никогда не видел и которого баба Люба называла "старик-горюн".
           То, что воспринимается от ушедших людей, называется Дэ.
           То, что распространяется подобно кругам на воде, называется Дэ.
           От высокой древности до этого часа стекается ко мне, от меня до пределов мира растекается.
           Моё место на границе времени и пространства.
           Я должен быть спокойным и прозрачным, чтобы не создавать запруду движению потока.

Письмо Наде Красильниковой в Липовку с пометкой «для Рустама» из посёлка Максатиха Калининской области от 15 февраля 96-го года: «Здравствуй Рустам! Сразу хочу начать с того, чтобы ты на меня не обижался за то, что я тебе напишу обо всём, что ты хотел так сильно узнать. Знаешь, я не буду тебе лгать и притворяться, зачем мучить человека и давать лишнюю надежду. Рустам, ты очень милый, добрый, спокойный, я к тебе отношусь очень хорошо. Но, извини, я тебя не люблю так, как ты меня. Мне очень не хотелось писать эти слова, но ты сам захотел, чтобы между нами не было никаких недомолвок. Понимаешь, мне с тобой было очень хорошо, спокойно. Я ни о чём не думала, а просто отдыхала. Я думала, что мы с тобой будем друзьями, но ошиблась, когда получила письмо от тебя, где ты пишешь, что ты любишь меня. Если честно, то я была очень шокирована, потому что в деревне ты себя не проявлял никак, и я думала, что ты ко мне относишься по-дружески, не больше. Но видишь, как всё обернулось, я к тебе так же отношусь, как и летом, а у тебя всё намного серьёзнее. Рустам, давай будем с тобой друзьями! И не обижайся на меня за такие слова, ты сам хотел услышать правду, может, у нас с тобой что-нибудь и получится. Надо дождаться лета и потом всё обсудить. По письмам трудно что-то решить, для меня, например. Ну вот, вроде бы, и всё, что я хотела по этому поводу написать. Теперь напишу немного о себе и своей жизни. По-прежнему занимаюсь бизнесом, в свободное время хожу на дискотеки, иногда посещаю ресторан. Вот и все развлечения, правда, иногда хожу на дни рождения. А так, в основном, сижу дома, читаю книги, слушаю музыку разную. Кстати, и нашу совковую тоже приходится слушать, т.к. Женин жених помешан на ней. Вот и приходится вместе с ним слушать. Кстати, Женька летом собирается замуж выйти. Не знаю, приедет ли она в Липовку с мужем или без него; конечно, вряд ли он её одну отпустит. Надо будет подать идею насчёт медового месяца, чтобы отдохнули в деревне. Насчёт Любки ничего теперь не знаю, поедет она или нет со своим парнишкой. Сам подумай, зачем хвосты за собой везти, все хвосты обрубаем. Как у вас там погода, весны ещё не ощущаете, хотя рановато ещё. Как же вы там будете жить, когда лёд растает? У нас тут по-прежнему температура колеблется от -20оC до -10оC. Ну, что тебе ещё интересного написать, даже не знаю. Женька передаёт тебе большой привет. Вот ещё что, ты пишешь, чтобы я тебе выслала фотографию, так ведь у тебя должны быть фотки наши ещё с лета. Я тебе выслала бы, конечно, но у меня, к сожалению, нет. Мне будет очень приятно, если ты мне вышлешь свою. Рустам, ещё раз прошу, не обижайся на меня! Ну, вот на этом я и заканчиваю. Пока! Если захочешь, то пиши! Алёна».

Чжан 55.    Хотя совершенное Дэ наполняет весь мир, оно распределено в нём неравномерно.
           В Липовке оно подходит к самой поверхности.
           Его можно впитывать кожей, вдыхать с воздухом, вбирать с солнечным светом днём, с лунным светом ночью.
           Приезжая в Липовку, я становлюсь подобным новорождённому.
           Здесь нет ядовитых змей, только ужи скользят в траве около Старицы и Чёрного Озера.
           Здесь нет свирепых зверей, только зайцы петляют по лесу и своими тропами ходят лоси.
           Здесь нет хищных птиц, только утки кружат над лугами или сорока перелетит с огорода на огород.
           Из моих костей уходит жёсткость, из мышц – напряжение.
           Сердце становится мягким, а дух – чутким.
           Чтобы достичь этого состояния, люди отгораживаются от мира глухой стеной и уходят внутрь себя в асанах, пранаямах и медитациях.
           В Липовке, наоборот, все отверстия открываются, завесы падают и мир вливает в меня свой покой.
           Наверное, таким был мир в изначальной целостности до разделения на мужское и женское.
           Все мои души в Липовке кричат с утра до вечера и не охрипнут.
           Мои руки работают трудную работу и не болят.
           Мои ноги без устали ходят по всем дорогам в лесах и лугах.
           Липовка совершенно гармонична.
           Её постоянство – как небо над головой.
           Её мудрость – как земля под ногами.
           Как вода наполняет озёра, радость наполняет жизнь.
           Уезжаешь из Липовки – будто погибаешь раньше времени.

Я возвращаюсь ко времени «Деревенского дневника». В конце февраля 96-го года я приехал к Рустаму в Липовку на несколько дней. Об этих днях у него ничего не написано в дневнике. Но сохранились фотографии, которые я разглядываю. Большинство из них было сделано на прогулке по Чёрному озеру. Мы шли вдвоём: я – на лыжах, Рустам – пешком.

Рустам в тёмно-жёлтых вельветовых штанах, в сером свитере, в телогрейке и тёмно-коричневой шапке-ушанке. Стоит на дороге, засыпанной снегом, и улыбается мне. Сидит у полыньи Чёрного озера в обнимку с собакой Булькой, прислонившись спиной к стволам деревьев, и смотрит куда-то вдаль, а может быть, внутрь себя. На широком снежном просторе под веткой свисающей с шишками стоит и смотрит на меня, не улыбаясь, задумчиво. Эта серия фотографий как-то особенно дорога мне, потому ли, что мы вместе, хотя и на несколько дней, потому ли, что уже как бы предчувствуется мой отъезд и раставание, потому ли, что нет никого вокруг и одни мы в целом снежном свете, потому ли, что я так долго вглядывался в эти снимки, когда оформлял «Деревенский дневник», потому ли, что…

Почему-то время «Деревенского дневника» кажется мне каким-то особенным. Будто из потока единого времени выпала вдруг капля липовской зимы 96-го года, да и застыла вне потока, тихо вращаясь, а по её зеркальной поверхности перемещаются мгновения, отражённые на снимках. И будут они так вращаться до скончания времён. А я буду вглядываться до самой своей смерти, а если смерть не конец, то и дальше и дольше до скончания вечности.

Чжан 56.    Тот, кто знает, не говорит.
           Тот, кто говорит, не знает.
           Выйду к берегу Чёрного Озера.
           Найду в кустах припрятанную лодку-долблёнку.
           Выплыву на середину воды.
           Очень чуткая лодка – чтобы не перевернуться, нужно сидеть неподвижно, ничего не желать, ни к чему не стремиться, не пытаться доплыть, не пробовать грести, отказаться от страстей, освободиться от суетливости, избавиться от целей, отбросить мысли, потерять чувства,забыть своё сердце.
           И тогда лодка-долблёнка – лёгкая как пушинка – сама скользнёт вдоль Озера, расступятся жёлтые кубышки и белые кувшинки, шелохнётся тростник, отразятся деревья в воде.
           Лодка замрёт на середине Озера.
           Только так и можно поймать рыбу в чёрной прозрачности чистой воды.
           Чёрное Озеро и я.
           Друг другу не родственники.
           Друг другу не чужие.
           Друг от друга не ждём выгоды.
           Друг другу не причиняем вред.
           Друг друга не возвышаем.
           Друг друга не унижаем.
           Рыба плывёт в глубине, шевеля плавниками.
           Я не ловлю рыбу. Рыба не ловит меня.
           Чёрное Озеро черным-черно.
           Лодка-долблёнка подобна белой пушинке травы.

Из письма Рустаму от 28 февраля 1996 года от Лены, внучки Валечки «Бауковой», правнучки бабы Любы: «…Извини ради бога, что не ответила сразу на письмо. У меня было и есть очень много проблем. Но ведь лучше поздно, чем никогда. Мне было очень приятно получить от тебя весточку, да тем более с фотографией. Большое тебе спасибо. Это был глоток «липовского воздуха»… Ну чем тебя порадовать – даже не знаю. Похвалиться нечем. Жизнь как в сказке: чем дальше, тем страшнее. Приехала из Липовки – поступила в институт (политехнический), но это не моя стихия. Даже первую сессию не стала сдавать, бросила, т.к. заболел Алёшка. Лежала с ним в больнице… Прошу только, не читай письмо всем подряд, у меня так плохо на душе, и своими проблемами хочу поделиться только с тобой. По-моему мы неплохо понимали друг друга как друзья, хотя толком ни ты, ни я ничего друг о друге не знаем. Не очень весёлое получается письмо, но значит такова и моя жизнь… Сейчас не могу найти себе работу, а работать надо бы, да и дома сидеть надоело. Но мне как всегда не везёт. Такие «красивые» и без высшего образования плюс без конкретной профессии нигде не нужны. Так что вся я в делах и заботах. Лето вспоминаю – беззаботное было время, да ещё детские годы. Мне тут недавно 20 лет стукнуло, а чего я добилась в жизни? Одна радость – сын. Вот я всё о себе, да о себе. Ну, а как ты? Разобрался со своими трудностями? Ты пиши всё, что у тебя на душе (если хочешь, конечно). Дальше меня это никуда не пойдёт. Да и ты не говори моей бабке, что я пишу тебе, а то она обидится, я ведь ей ещё ни одного письма не написала. Стыдно конечно, но опять же не хочется расстраивать её…»

Из письма Рустаму от 6 марта 1996 года из Лианозово: «Привет Бишкек! С огромным приветом из Москвы пишет тебе Сергей! Вот решил написать пару строк про свою «босятскую» жизнь. В данный момент у меня государственные экзамены, и в пятницу вынесет мне постановление Государственная Экзаменационная Комиссия, а потом дипломный проект. Major сейчас план не курит (почти!!!?), он занимается боксом. Пьёт энергетические напитки (порошки) для bodybuilding от фирмы Weider. Одну баночку я себе тоже купил, чтобы вскачнуть немного «бицуху». Андрей работает и торчит. Мы больше не вмазываемся, уже полгода. Зато чуть не подсели на heroin. Героин, Бишкек, – ЗЛО».

Чжан 57.    "Страна управляется справедливостью. Посредством недеяния овладевают всем миром."
           "Что за чушь!" – сказал Город, и я поехал в Липовку.
           Как много в мире сирых и убогих.
           Как много беспорядков и смуты.
           Как много в мире странных явлений.
           Как много воров и разбойников.
           С древних времён люди стали гораздо более умными, знающими, умелыми и искусными.
           Только деревья, трава и цветы, похоже, ничуть не изменились.
           "Люди стали такими умными!" – сказала мне трава на лугу Липовки.
           "Люди теперь так много знают!" – сказали мне сосны в лесу Липовки.
           "Люди научились делать такие изощрённые вещи!" – сказала мне вода Старицы.
           "Всё идёт к тому, что скоро на земле наступит всеобщее благоденствие и все люди будут счастливы." – сказала мне пыль дороги.
           Ветер пронёсся над Липовкой и унёс все слова в облака.

Последняя, незаконченная, запись в «Деревенском дневнике» сделана 10 апреля 1996 года. Для меня, да, думаю, и для Рустама, время его «зимования» в Липовке закончилось в начале мая, когда приехали мы с Кадриёй, да не одни, а в составе группы из 11 человек с моей работы вместе с нашей канадской менеджершой. Со стороны Nortel`я наш проект опекали, прежде всего, два человека и оба, по странному стечению обстоятельств, китайцы. Это Спенсер Ченг, крупный специалист в области computer science, занимавший высшую неадминистративную должность архитектора системы. Он был родом с Тайваня, и это он стал основным инициатором и вдохновителем нашего проекта, это он нашёл наш институт в России несколько лет назад и предложил заключить контракт с Nortel`ем. И его подопечная Хелен Вонг, совсем молодая девушка, которая стала менеджером нашего проекта. Она была родом с острова Маврикий, где жили её родители и родственники, и никогда не была в материковом Китае. Мы прозвали её Еленой Маврикиевной. Когда она приехала в Москву, мы предложили ей съездить в рязанскую деревню ради экзотики и того, что по английски называется team-building – «выстраивание группы (команды)», а по-русски соответствует поговорке: «ничто так не спаивает коллектив, как коллективный выезд загород».

Мы ехали на поезде, в купейных вагонах. Но для Хелен и это было экзотикой – вагоны, в которых можно спать. На западе принято ездить на поездах недолго, а если долго, то лучше лететь самолётом. Так она, по-моему, и не спала всю ночь. Потом автобус – от Сасово до Рожково. Спустились с Рожковской горы и подошли к Мокше. На том берегу реки нас уже ждал Рустам. Тогда около Рожково была большая лодка на тросе и переправились мы довольно быстро. Погода стояла солнечная, тёплая, мы шли по дорожке, петляющей по лугам и вдоль речки Панинки от Мокши до Старицы.

На Старице была резиновая лодка, Рустам сел за вёсла, и долблёнка, которой управлял Утконос. Коля, конечно, был уже немного выпивший, а долблёнка – весьма неустойчивой, норовившей перевернуться при каждом неосторожном движении. Хелен сидела в долблёнке, так вцепившись руками в борта лодки, что пальцы у неё побелели.

Прибыв на место, мы, конечно, первым делом сели за стол. Я разглядываю фотографию. За длинным столом, уставленном закусками и выпивкой, тесно сидят люди, не только приезжие, но и Рустам с парой своих друзей. Один из них, как оказалось, фельдшер, потом сумел вынуть кость, застрявшую в горле жены Лёши Демакова, аспиранта с моей работы (сейчас он уже кандидат наук, и у него другая жена). Я разглядываю фотографию. Около окна сидят рядом Хелен и баба Люба, а между ними – большой букет распустившихся ландышей.

Мы гуляли по окрестным лугам и лесам, ребята сложили поленицу дров, наколотых накануне Колей-Утконосом, изготовили стол, который мы используем до сих пор. А ещё проводили научные совещания, расположившись на траве около забора моего дома. Погода в начале мая неустойчивая, и на фотографиях ребята то загорают на солнце, голые по пояс, то кутаются в ватники, которых у нас тогда было много.

Чжан 58.    "Когда реформы осуществляют, они не идут. Когда о них забывают, перемены происходят." – так сказала мне чёрная гусеница на зелёной ветке ивы.
           И попросила отойти подальше, собираясь превратиться в куколку.
           Я сидел на берегу Старицы и смотрел, как день превращается в ночь, свет - в темноту, тепло - в холод, ветер - в тишину.
           Куколка чёрной гусеницы похожа на осколок бесчувственного камня, она совершенно не может ползать.
           Но как иначе войти в превращение и стать красной бабочкой и полететь в синее небо, когда снова наступит утро?
           Человек потерял своё солнце в глубокой древности.
           Счастье и несчастье, добро и зло не имеют постоянства.
           Кто знает их границы?
           Кто может разделить их?
           В деревушке земной души человека квадрат земли не разделяет, его грани не режут, его углы не колют, его свет не слепит.

Со Спенсером и Хелен мы до сих пор поддерживаем связь, мне приятно вспоминать, как мы вместе работали, как я подарил Спенсеру пару своих «китайских» картин тушью в его первый приезд в Москву в 1994-ом году, как мы были в гостях у Спенсера и его жены Джоселин, и несколько раз у Хелен, как они учили нас играть в маджонг, как они были у нас в гостях в Москве. В Липовке у нас хранится подарок от Хелен – два деревянных бочонка для соли и перца, сделанные на острове Маврикий и так хорошо подходящие к деревенской избе в рязанской глуши.

Кстати, Хелен подарила мне ещё и маджонг: я как-то спрашивал её, нельзя ли где-нибудь купить эту игру, в то время в Москве она не продавалась. Мы заразили этой игрой всю Липовку, а Рустам – ещё и своих московских друзей. Теперь и у Нади Красильниковой в деревне есть свой собственный маджонг. В Липовке особенно приятно было сидеть за столом, пить чай, строить «китайскую стену», выкладывать яркие кости на стол, держать их в руках – они приятны на ощупь. Игра довольно азартная, засиживались заполночь, и в особо напряжённые моменты принимали «допинг» – маленькую дозу вина или водки, от чего становилось и теплее и веселее. Рустам хорошо играл в маджонг, но теперь уже мы с ним не сразимся за одним столом.

Думаю, как раз в мае закончилось деревенское отшельничество Рустама, а может быть, оно кончилось ещё раньше, когда в апреле приехали в Липовку его друзья. Дальше было лето и возвращение из Липовки ближе к осени.

Чжан 59.    Иметь глубокий корень и прочный ствол.
           Идти путём длинной жизни и долгого видения.
           Чтобы достичь этого, нужно быть бережливым и воздерживаться от растрачивания.
           Это подобно устройству русской печи, около устья которой я сижу, отдыхая, и изредка бросаю поленья в глубину огня.
           Русская печь топится долго, много дров я бросаю в неё, яркое пламя полыхает внутри, а кирпичи – всё ещё холодные.
           Прежде чем отдавать тепло, она долгое время копит его в себе.
           И только к утру кирпичи прогреваются, на лежанке становится даже жарко.
           Зато тепло от печи согревает избу долго-долго, равномерно исходя от её стен.
           Кто ярко вспыхивает, быстро сгорает, превращаясь в холодный пепел.
           Помаленьку, без лишней спешки копи в себе силу Дэ.
           И тогда не будет непреодолимого.
           И тогда не будет предела.
           И тогда расширишься до границ мира.
           Накопление рождает распространение.
           Поглощение рождает рассеивание.
           Покой рождает движение.
           Материнское инь рождает ян.

Письмо Наде Красильниковой в Липовку с пометкой «для Рустама» из посёлка Максатиха Калининской области от 19 мая 96-го года: «Здравствуй Рустам! Извини за то, что так долго не отвечала на твоё письмо, просто очень занята была последнее время, особенно перед праздниками. Рустам, я постараюсь летом приехать хотя бы на 2 недели, если поеду, то только в конце лета, потому что в начале лета Женя хочет выходить замуж. Знаешь, мне кажется, что ты многого от меня требуешь, я не могу тебе так с ходу ответить на твои вопросы. Я думаю, что мы с тобой это выясним тогда, когда я приеду. Хотелось бы иметь фотку твою, мне всё равно, один ты на ней будешь или с кем-то ещё. Насчёт твоего вопроса про мою любовь к другому человеку, то могу тебе сказать со всей откровенностью, что у меня нет такого человека. Я ещё не встретила пока такого человека, ну, а так друзей у меня много, с которыми я общаюсь. Я думаю, что в этом ничего страшного нет, их у всех девчонок хватает, так что я не исключение. У меня даже были случаи, когда мне предлагали замужество, но я отказываюсь, потому что без любви не смогу жить с человеком. Все мои знакомые удивляются, почему это я ещё замуж не вышла. Ещё знаешь, в чём дело, в том, что у меня очень тяжёлый характер. Про таких, как я, говорят «люди настроения». А оно у меня меняется очень часто, даже слишком часто, да ещё я же родилась под знаком Весов. Я постоянно всё взвешиваю и поэтому мне очень тяжело что-то выбрать или сделать выбор. Из-за моего характера очень многие люди страдают, но я не могу ничего с собой поделать. Так что имей это ввиду. Может, конечно, это тебе не очень интересно. Ну, а так вроде бы жизнь продолжается, живу вроде бы не плохо. Вот и весна, наконец, пришла, на улице становится теплее, солнце светит намного больше и греет тоже. Ну, вот, пожалуй, и всё, что хотела написать. Пока! Целую! Алёна».

Чжан 60.    Жизнь человека подобна приготовлению блюда из мелкой рыбы.
           Дао-путь – это путь спокойствия и осторожности.
           Небесные и земные духи встречаются здесь и не смешиваются.
           Поскольку не смешиваются, они не вредят людям.
           Нужно, чтобы и человек не вредил людям.
           Небесная душа человека хунь и земная душа человека по не должны вступать в отношения взаимного уничтожения.
           Тогда человек не будет вредить сам себе.
           В Липовке небесное мягко опускается на землю, а земное выявляет свою небесную сущность.
           Дороги в Липовке будто плывут над землёй, но не поднимаются выше верхушек деревьев.
           Дома в Липовке вросли в землю, а крышами упираются в небо.
           Человек Липовки будто только что снял повязки с обожжённого тела и воспринимает мир молодой кожей.
           Отнесись к нему со спокойствием и осторожностью.

Летом 95-го и 96-го годов мы особенно подружились с семейством Семёна Шилклопера: его женой Наташей Шляпниковой и сыном Ромой. Они купили себе дом в Липовке одновременно с Сашей Третьяковым. Помню, Наташа рассказывала, как они ходили вместе с Третьяковым и смотрели два предлагавшихся на продажу дома, оба на Посёлке, недалеко друг от друга: один каменный, а другой деревянный, рядом с ПалБорисычем. Наташе очень понравился деревянный дом: светлые, крепкие брёвна будто светились. Но приоритет был у Третьякова: мы его первого привезли в Липовку. И Наташа всё думала: хоть бы он выбрал каменный дом, хоть бы он выбрал каменный дом. И Третьяков выбрал каменный – ему просто лень было заниматься домом, а бревенчатая изба, какой бы хорошей она ни была, требовала постоянной заботы и всякого мелкого ремонта.

Кстати, об этом каменном доме, единственном в деревне, рассказывают такую историю. Хозяином его был местный председатель, которого не любили в деревне. Он был безжалостен, мог за «колоски» упрятать человека в тюрьму, выдав властям, кажется, именно он способствовал разрушению деревенской церкви (раньше Липовка была селом). Однажды деревенские так осерчали на председателя, что сожгли его дом. Тогда он заставил их построить ему новый дом, каменный. А через некоторое время он в этом доме повесился, почему, уже никто не помнит, но говорят, вроде как совесть замучила.

Шилклоперы приходили к нам в гости всем семейством, включая двух своих пуделей: коричневого и чёрного. Первого звали Чарсик, он появился у них давно ещё щенком. Второго звали Гудвин, он был приблудный – просто пристал к ним в Москве, когда Наташа выгуливала Чарсика, да так и остался у них. Они души не чаяли в своих пуделях, а те этим пользовались и были довольно-таки невоспитанны. Когда они влетали в нашу избу, наша кошка Бася пробегала по стене и столу, и выпрыгивала в окно, а за ней выпрыгивали и пуделя. Хозяева их за это вроде как журили, точнее пыталась журить Наташа, тогда как Семён просто весело хохотал.

Вообще Семён был, да, наверное, и остался большим ребёнком, которому нужен уход и надзор со стороны женщины. Наташа рассказывала, как они встретились. К ней в гости пришло много друзей, а среди них оказался незнакомый ей молодой человек, которого звали Семёном. Наташа нажарила картошки и стала её раздавать, попросив каждого остановить её, когда будет положено уже достаточно. Все так и делали, но когда очередь дошла до Семёна, случилось непредвиденное: Наташа накладывала ему картошки, а он молчал, она ещё накладывала, а он продолжал молчать. Наташу охватил ужас: картошки теперь не хватало на всех, а Семён упорно молчал. Он так и не сказал «хватит», просто тарелка переполнилась. Так они и познакомились. В этой истории – весь Семён, и вся Наташа.

Чжан 61.    Ручей стремится к реке, река поглощает ручей.
           Потому что река находится ниже ручья.
           Река стремится к морю, море поглощает реку.
           Потому что море находится ниже реки.
           Ученик приходит к Учителю и служит ему.
           Но истинное служение осуществляет Учитель, передавая Ученику своё знание.
           Ученик находится ниже Учителя.
           Но цель учения – сделать Ученика выше Учителя.
           В споре каждый стремится доказать свою правоту и победить противника.
           Но истинной победы достигает тот, кто терпит поражение и признаёт правоту другого.
           Ведь после спора он становится больше, чем был до этого.
           Большинство людей старается приехать в Липовку на машине.
           Это быстрее, удобнее и легче.
           Но истинный путь в Липовку может быть пройден только пешком.
           Люди стремятся быть наверху и не хотят оказаться внизу.
           Они стремятся к победам и избегают поражений.
           Они стремятся к независимости и не любят служить другим.
           Это значит, что они хотят по своему жизненному пути проехать на машине.
           Я не знаю, куда они так торопятся?
           Почему они не хотят идти по мокрой траве, подставив лицо – солнцу, грудь – ветру, ладони – головкам цветов?
           Похоже на то, что богатство, слава и высокое положение даются людям из сострадания к их ущербности.
           Благородный муж избегает этих трёх вещей.
           Великому полагается быть внизу.

Несколько лет подряд мы приезжали в Липовку вместе с Шилклоперами встречать Новый год. Наташа была нашей Снегурочкой, а Семён – Дедом Морозом, тем более, что белая борода у него настоящая. Потом они затеяли строить дом под Москвой. Готовую бетонную коробку купили задёшево, но так много нужно было ещё сделать, и это так дорого стоило. Наташа брала сверхурочную работу, она была инженером, специалистом по сантехнике или что-то в этом роде. Наверное, она просто надорвалась. Помню Наташа Селиваненко рассказывала: «Звоню я Наташе, говорю, мы вот в Липовку собираемся ехать, а та отвечает: А мне по барабану. – Может быть, и вы поедете с нами? – А мне по барабану». Наташа умерла внезапно от сердечного приступа в 2003-м году.

Разглядываю фотографии. Липовский вернисаж 2003-го года во дворе дома Лены Камбуровой. Накрыты столы, много народу, на стенах и заборах развешаны фотографии Ирины Лаврецовой из Петербурга – подруги Лены, с которой они долгие годы проводили вместе липовские дни. За столом сидит Семён, что-то ест, но вид у него – никакой. Его пытается утешить Крупа: «Что же поделать теперь. Крепись, дружок». Это слово «дружок», наверное, было в устах Надежды Николаевны каким-то особым, я никогда ни раньше, ни позже не слышал его от неё. Я спрашиваю Семёна «ну, как?», и он отвечает «плохо, совсем плохо». Больше Семён в Липовку не приезжал. Только сын его Рома продолжает бывать каждое лето, чтобы повидаться со своим другом Лёшей-лесником. Семён говорит: «Дети, конечно, воспринимают смерть матери не так остро, как муж – смерть жены. Это естественно».

Через несколько лет Семён уже пытался найти себе женщину, и мы поддерживали его в этом: он был совсем не приспособлен жить один. Первый опыт оказался неудачным. Молодая женщина, с которой он приехал к нам домой в Москве, тоже на Новый год, всё время разговаривала сразу по двум мобильникам, а Семён не выглядел ухоженным. Никакого сравнения с Наташей она не выдерживала. Зато вторая попытка оказалась удачной: женщина, более близкая к его возрасту, чем-то даже напоминала Наташу. Мы встречались с ней на вечерах Клуба «Подвал №1». Только в Липовку они не приезжают.

Чжан 62.    Дао-путь защищает и поддерживает всех людей одинаково: и хороших, и плохих; и добрых, и недобрых; и следующих пути, и не следующих пути.
           Человеку трудно достичь этого.
           В Липовке это почти удаётся.
           Кто-то украл тыкву с моего огорода: может быть, Кулёк, может быть, дядя Лёша, может быть, "Святой", может быть, кто-нибудь ещё.
           Я немного подумал и простил его.
           Коля Хват напился вина и пропал.
           Прибежала его жена Нюра и кричала на меня благим матом.
           Она думала, что это я напоил её мужа.
           Я немного подумал и не стал обижаться на Нюру.
           Липовка – всего лишь деревня.
           Здесь не приходится выбирать соседей.
           Тот, кто пытается это делать, рано или поздно покидает Липовку.
           В Липовке начинаешь понимать: нехорошо не любить всех людей одинаково, нехорошо выбирать себе друзей, нехорошо сближаться с добрыми людьми и покидать недобрых людей.
           Говорят, что в древности Дао ценилось дорого.
           В то время люди не преследовали целей и прощали друг друга.

В то лето 96-го года Семён Шилклопер привёз в Липовку старую байдарку, которую ему кто-то подарил. Собирать он её не умел, и за дело взялся я. На фотографии Семён символически «разбивает» о борт лодки бутылку водки, рядом я, Наташа и, конечно, Чарсик, уже выхватывающий из её рук какую-то закуску, а за нами – вода Старицы.

В то лето в Липовке гостили моя сестра Ирина с мужем Сашей Белохвостовым. Были и обе мои племянницы: Ира и Катя. Они остановилисть всей семьёй в доме Третьякова. Я разглядываю фотографию. Веранда наша уже построена, только стёкла в окна ещё не вставлены. Из одного окна выглядывают Кадрия и Ира (маленькая), из другого – машет рукой Катя. И все немного жмурятся от света клонящегося к западу солнца.

Мы с Катей обследовали на байдарке всю Старицу. Почти всю: ещё один рукав я увидел на следующий год, а самый последний, самый дальний и, может быть, самый таинственный, кусочек – в мае этого, 2008-го года. Мы с Катей фотографировали Старицу и её берега. Передо мной разложен целый веер этих снимков: земля, вода и небо. Почему-то Рустам не катался с нами на байдарке, а ведь он любил и умел плавать на ней. Или он был уже в Москве, или просто проводил всё время с липовскими друзьями и подружками. Я не помню.

Потом Ирина с Сашей тоже купили избу в деревне где-то на севере от Москвы, тоже далеко, но с асфальтом, подходящим к дому, без наших непролазных липовских дорог. Как-то до сих пор мы так и не побывали у них в гостях, хотя они нас звали. Даже мама моя, когда ещё немного выходила за пределы квартиры, поехала с ними и даже купалась в водохранилище, которое подходит близко к дому. А мы так и не собрались. Может быть, мы с Кадриёй ещё съездим к ним, но Рустам уже нет.

Чжан 63.    Строя планы, старайся не строить планы.
           Делай так, как будто не делаешь.
           Пробуя на вкус, не думай о том, что считается вкусным.
           На ненависть лучше всего отвечать добром.
           Есть лёгкие дела, и есть трудные дела.
           Есть малые вещи, и есть большие вещи.
           Когда я приехал в Липовку, молоток не хотел забивать гвозди, лопата не хотела копать землю, кисть не хотела красить потолок.
           Как я преодолел это?
           Липовка научила меня спокойствию.
           Я стал делать только лёгкие дела.
           Когда лёгких дел было сделано много, оказалось, что сделано и трудное дело.
           Я стал делать только малые вещи.
           Когда малых вещей было сделано много, оказалось, что сделана и большая вещь.
           Соседи сказали: "Глаза боятся, а руки делают".
           Самое главное: к лёгкому делу отнесись как к очень трудному, на малую вещь смотри как на очень большую.
           Теперь в моём доме в Липовке можно жить.
           С огорода можно носить овощи и зелень.
           Пройти путь нетрудно, ведь ноги сами двигаются.
           Просто не мешай им – и всё.
           Наслаждайся покоем.

Если не ошибаюсь, в августе 96-го года состоялся первый липовский вернисаж. Он проходил на веранде и около веранды в доме Лены Борисенко на Выползне. Инициатором был Саша Белугин, который гостил тогда у меня в Липовке. Лена вывесила свои фотографии, а я, Саша и Наташа Селиваненко разместили свои акварели. Ещё были детские рисунки, а после вернисажа – детский спектакль, который организовала Лена.

Это стало традицией – каждое лето я устраивал такие вернисажи в Липовке: у Лены Борисенко, в моём доме и в доме Наташи Селиваненко. За правило я взял выставлять только те картины и читать только те стихи, которые были созданы в деревне тем же летом. Так у меня образовались циклы липовских картин и липовских стихов. Некоторые тексты создавались как развёрнутые надписи к акварелям, а некоторые картины – как иллюстрации к стихам. Например, так появился цикл хайку и рисунков тушью «Хайку-Липовка-1998-Лето». Я тогда написал:

«В деревне Липовка, что затерялась среди лугов и лесов на границе Рязанской области и Мордовии, этим летом я сочинял свои хайку. Потом нарисовал к ним картинки и наклеил на перфорированную бумагу для принтеров. Получилось четыре свитка. Я повесил их на стене веранды, прикрыл сверху чистой бумагой и скрепил стеблями травы. Несколько раз собирались люди на моей веранде: и отдыхающие горожане, и местные жители. Я немножко рассказывал о японских и русских хайку. А потом вынимал стебли травы один за другим, открывая картинки и читая стихи. Теперь, уже в Москве, я сделал из этих свитков WEB-страничку. Может быть, вы что-то увидите здесь, может быть, вы что-то увидите здесь, может быть, вы что-то увидите здесь, может быть, вы что-то увидите здесь».

Когда Белугин бывал у меня в гостях, мы устраивали вернисажи вместе, он тоже выставлял свои работы. Это стало как бы летним вариантом вечеров Клуба «Подвал №1». Осенью мы воспроизводили в Москве липовский вернисаж на одном из вечеров Клуба. Вот странно: мы с Сашей всегда воспринимали липовские вернисажи как «ответвление» Клуба, а теперь, уточняя даты, я вижу, что это «ответвление» возникло на год раньше самого Клуба. Так что, наверное, у Клуба два корня: «маллармеанские семинары» Вадима Берова и липовские вернисажи.

В Москве Саша работал с детьми – учил их рисовать. И в Липовке он собирал соседских детей, занимался с ними, и потом на вернисаже мы показывали не только свои, но и детские рисунки. Помню, как Настя Матеу выставила восемь своих акварелей, которые всем очень понравились, к тому же Саша, говоря о её работах, сумел найти нужные слова, которые были не просто приятны, но, наверное, стимулировали творчество. Осенью в Москве Настя приезжала с папой Володей на вечер Клуба «Подвал №1» и снова показывала свои картины. А потом, мне рассказывали, Настя продолжала рисовать, участвовала в каком-то детском конкурсе и заняла призовое место.

Володя Матеу говорил мне о моих липовских хайку: «Если бы это была испанская поэзия, я бы с тобой поспорил». Дело в том, что Володя – сын «испанского ребёнка»: во время войны в Испании многие дети испанских коммунистов были вывезены в СССР. У Володи есть брат Алик, который живёт в Испании. В 2008-м году он приезжал в Липовку, но я его не застал, а Таня, жена Володи, рассказывала: «Липовка ему очень понравилась, вот только к комарам нашим он оказался совсем не приспособлен. Когда уезжал, всего его ноги были покрыты красными пятнами от укусов, будто крапивница». Так на очередном нашем вернисаже появились две картинки карандашом «Липовские очерки об Испании» и две ответные картинки «Липовские очерки о Липовке» «неизвестного липовского художника», которым, как я подозреваю, была сама Таня Матеу. Этим же летом у меня гостил Владимир Борисович Микушевич, который, как оказалось, в своё время переводил с испанского стихи отца Володи, Матеу Хулио Мартинеса. Вот так теснота мира наглядно проявляется в деревне Липовка.

Чжан 64.    Начальная трудность.
           Путешествие в Липовку начинается с одного шага.
           Как распознать росток желания и не дать заглушить его сорняками дел?
           Чтобы сердце твоё не объяла смута, начни путь в Липовку, когда ещё ясен день и нет дождей.
           Движение начинается внутри.
           Ты ещё в городе: листаешь утреннюю газету, или отвечаешь на телефонный звонок, или сидишь в вагоне метро.
           И вдруг понимаешь: ты уже в пути.
           Бегство и Великая мощь.
           И вот ты в Липовке.
           Кто действует – потерпит неудачу.
           Кто старается удержать – потеряет.
           Но ты убежал.
           В Липовке незачем действовать.
           В Липовке нечем владеть.
           Ты идёшь сквозь утренний туман, ты поднимаешься вместе с солнечным лучом, ты входишь в лес и твои мысли смешиваются с мыслями деревьев, ты идёшь по лугу и шёпот цветов проникает в тебя, ты заходишь в воду Старицы и вода смывает старое, ты выходишь на высокий берег и, подставив грудь ветру, возвращаешься домой.
           На закате дня, глядя вслед умирающему солнцу, ты ощущаешь великую мощь в центре своего тела и лёгкое покалывание в кончиках пальцев.
           Ещё не конец.
           Путь завершается возвращением.
           Отнесись к нему с той же осторожностью, что к началу пути.
           Ты возвращаешься на дорогу, по которой идёт большинство людей.
           Теперь ты можешь действовать, потому что Липовка – внутри тебя, и твоё действие будет лишь следовать естественности вещей и событий.
           Свет падает сквозь стекло окна на страницу газеты.
           Это другой луч, но его послало всё то же солнце.
           И ты понимаешь, сидя в вагоне метро, что это
           Ещё не конец.

На первых вернисажах публики было немного: участники, их друзья и соседи. В 98-ом году, на «хайку», все они поместились на нашей веранде. Но постепенно о вернисажах узнавала вся деревня, приглашённые приводили с собой других людей, те просили приглашать их в следуюший раз. Так что последние годы перед вернисажем мы обходим (или объезжаем на машине) всю деревню и раздаём заранее отпечатанные или написанные вручную приглашения. Теперь народу собирается много: и местные жители и приезжие, на удивление много приходит детей. Последние годы я несколько раз уже хотел было отказаться от проведения вернисажей. Всё же это отнимает много времени и сил, а когда приезжаешь в Липовку всего на две недели, хочется просто отдохнуть. Ну, грибы пособирать, погулять по лугам и лесам, покупаться, пообщаться с друзьями, может быть, даже порисовать немножко, но только не устраивать массовые мероприятия. Да и всё должно иметь свой конец. Но пока не получается – первое, что меня спрашивают по приезду в деревню, когда вернисаж будет?

Лучше всего вернисажи проходили в доме Наташи Селиваненко, которая и сама была непременным их участником. В её избе достаточно просторно (за счёт отсутствия лишней мебели), много места на стенах, которые мы занавешивали чёрной материей. Эта материя – вообще-то «укрывной материал» для грядок, я её позаимствовал у Кадрии. К тому же около дома Наташи прекрасная полянка с видом на закат с одной стороны, и на деревенский погост – с другой. На этой полянке хорошо проводить вторую часть вечера. Только последний вернисаж 2008-го года пришлось устраивать около моего дома, потому что изба Наташи стала разваливаться, и она боялась, что дом не выдержит большого наплыва народа.

Формат вернисажа обычно такой. Сначала собираются гости, рассматривают картины, вывешенные на стенах (или на заборе, если дело происходило на улице), фотографируют, общаются. Для деревни это ведь повод встретиться и пообщаться, но просто так собрать столь большое количество людей невозможно – нужен какой-то ритуал, и вот таким ритуалом стали наши вернисажи.

Начинается «официальная» часть. Ведущий, обычно им бывает Саша Белугин, рассказывает о теме вернисажа и представляет участников. Художники рассказывают о своих работах, читаются стихи, поются песни. Для развлечения публики мы устраиваем разные конкурсы. Например, был конкурс на самый художественный гриб – не изображение, а гриб настоящий, в тот же день или накануне сорванный в ближайшем липовском лесу. Разумеется, раздаются символические призы. На «грибном конкурсе» это были немецкие пряники в форме большого сердца – их привезла Улла, но они уже засохли и стали твёрдыми, и меня попросили расписать пряники акварельными красками. На фотографиях видно, что награждённые были очень довольны.

Потом все вываливаются на улицу (если дело происходило в избе). Здесь уже стоят столы с закуской и выпивкой. Последние годы мы радикально решили проблему того и другого: устраиваем конкурс кулинаров, так что стало не просто вдоволь еды и напитков, но можно ещё и продегустировать разнообразные блюда, приготовленные гостями, старающимися сделать что-нибудь особенно интересное, вкусное и необычное. На полянке гости сидят, стоят, лежат. Действие продолжается: ещё читаются стихи, но больше поются песни. На завалинке усаживаются самые певучие липовские бабушки и приезжие. Появляется гитара, а то и гармонь. Заканчиваем, когда уже стемнело. Тогда участники вернисажа и самые близкие их друзья собираются более тесной компанией, обычно у нас на крыльце. Пьём, закусываем и поём песни до самой ночи.

Чжан 65.    Дао – это не знание, а незнание.
           Стремление к знанию подобно стремлению к комфорту во время путешествия.
           Но истинный путь проходит в труднодоступных местах, под открытым небом, навстречу дождю и ветру.
           Не доверяй знанию – оно создаёт иллюзию понимания и лишает человека чуткости восприятия и мудрости осознания жизни.
           Тот, кто следует знанию, целиком подчиняется его командам.
           Тот, кто следует Дао, прислушивается к велениям своего сердца.
           Трудно управлять народом, когда у него много знаний.
           Вовсе не требуется управлять народом, когда он следует Дао.
           Знание посленебесно.
           Оно иерархично, оно стремится наполнить, оно раскрывает, оно делает мир ясным, а человека – твёрдым, оно подобно лучу прожектора на вышке.
           Дао прежденебесно.
           Оно хаотично, оно стремится опустошить, оно скрывает, оно делает мир смутным, а человека – мягким, оно подобно побегу в ночной темноте.
           Знание – это сущность всех существ, но приводит их к смерти.
           Дао противоположно всем существам, но приводит их к жизни.
           Только в Великом Пределе знание исчезает, возвращаясь к Беспредельности Дао.
           Я встречался со многими людьми знания.
           Это впечатляет.
           В конце концов я уехал в Липовку, чтобы встретиться с бабой Любой.

Я пишу о липовских вернисажах, потому что они составляли заметную часть нашей деревенской жизни. Хотя Рустам в этом не участвовал, предпочитая проводить время с липовскими друзьями и подружками. Как-то не было у него интереса к художественному творчеству. Впрочем, если не считать наших с Кадриёй эпизодических попыток рисовать в туристических походах, я ведь начал серьёзно заниматься акварелью только на волне увлечения Китаем, когда мне было уже тридцать пять лет. А Кадрия приступила к масляной живописи ещё позже, уже после темперных экспериментов у Вити Николаева в 87-ом году. Рустам не дожил до тридцати пяти лет.

Оглядываясь на свою жизнь, я думаю, как много того, до чего он не дожил. И хотя последние годы не оставляли оптимистических надежд, и казалось, что неустроенность личной жизни, отсутствие работы, призвания, стремлений, водка, наркотики и депрессия, порождённая всем этим и порождающая всё это, вообще бесконечная череда неудач и неприятностей, какая-то чёрная полоса его жизни, которая, казалось, закрывала свет, и ничего хорошего не предчувствовалось в будущем, всё же нам не дано предугадать, что будет, что может быть. А теперь я могут говорить лишь, что могло бы быть. Смерть переводит будущее время в сослагательное наклонение.

Чжан 66.    Плывут облака по воде Старицы.
           Дожди уходят в землю, становится твёрдым песок дорог.
           Падает снег на великую ширь снежных полей.
           Копятся талые воды, на лодке плыву по поднявшейся речке Панинке до самой пекарни у края Липовки.
           Если хочешь подняться вверх – иди вниз.
           Если хочешь оказаться впереди – оглядывайся назад.
           Если не будешь бороться – станешь непобедимым.
           Разве осень выше лета?
           Разве зима впереди осени?
           Разве весна борется с зимой?
           В круговороте вещей никто никому не в тягость, и никто никому не вредит.

Летом 96-го года Рустаму исполнилось двадцать три года. Ему оставалось жить одиннадцать лет. Я разглядываю липовские фотографии Рустама из «Зелёного альбома». Это был его альбом, отдельный от наших общих альбомов, в который он отбирал фотографии по своему усмотрению. Там нет подписей и дат, но порядок более-менее хронологический. Снимки сделаны в разных липовских домах, где собиралась молодёжь, в том числе и в нашей избе, а ещё на природе: около Старицы, в лесу, во дворах деревни. Рядом с ним его друзья и подружки, о многих из них он пишет в «Деревенском дневнике». Они пьют, закусывают, курят, целуются, танцуют, дурачатся, спят вповалку. У него было много друзей, слишком много. Его любили, и он тоже хотел любить.

Одна фотография отличается: Рустам стоит на коньке крыши на фоне синего неба, по которому плывут белые облака. Он развёл руки в стороны то ли для равновесия, то ли в попытке обнять небо, то ли просто дурачится, сложив пальцы, будто указывая на что-то мне невидимое, или знаком “V” – «виктория», победа. Кажется, что ветер развевает его широкие штаны, его свободную рубашку навыпуск, его длинные густые волосы. Красивая фотография, единственная в своём роде. Он стоит на коньке крыше, а за ним только небо.

Дальше идут фотографии с Ольгой, много фотографий. Наверное, тогда больше всего ему хотелось любви. Не помню, когда – в 96-ом или на год раньше, наверное, в мечтах о такой любви, в предчувствии, в поиске, он пишет в письме Кадрие: «Кажется, я влюбился во взрослую женщину». Это была Лена Борисенко, много старше его. Конечно, то была мимолётная влюблённость, возникшая скорее от самого желания любить, тогда же и прошедшая. То же самое, я думаю, было и с Алёной из Максатихи – Рустам её полюбил как бы заочно, скучая в Липовке в одиночестве.

Я уже должен писать про Ольгу. Но я оттягиваю этот момент, как могу, описывая всякие липовские истории, Иру Ратафию, Колю Панина, Утконоса, визит Хелен Вонг, маджонг, путешествие с Катей по Старице на байдарке, Наташу и Семёна Шилклопер, вернисажи, Володю и Настю Матеу, Лену Борисенко, Алёну из Максатихи, Рустама на коньке крыши.

В ноябре мы с Кадриёй праздновали нашу серебряную свадьбу. На фотографиях Саша Белугин и Вадим Беров, Вера Евушкина, Люда Василенкова и её друг Виктор, Ира Ратафия и Коля Панин, Наташа Селиваненко и Саша Третьяков. Нет только Рустама. То ли он не попал на снимки, то ли ушёл куда-то, посидев с нами немного, скорее всего, ушёл к Ольге, говорит Кадрия.

Пора писать про Ольгу.

Чжан 67.    Я гулял по ту сторону Чёрного Озера.
           Возвращаясь лугами, попал я в особое место, где травы склонились, где ветер исчез, сияло небо, тишина царила, приблизился одинокий дуб, приподняли головки дикой гвоздики цветы, два белых облака остановились над головой.
           Это был перекрёсток Пути.
           Великий Путь ни на что не похож.
           Так тонок, что не ухватишь рукой!
           Осенняя паутинка проплыла у моего лица.
           Глазами сердца увидел я три драгоценности силы Дэ.
           Первая называется "просто люби людей".
           Вторая называется "держись середины".
           Третья называется "не стремись быть впереди других".
           Кто из людей способен ограничиться этим?
           Тот, кто просто любит людей, мужеством превосходит самого храброго воина.
           Тот, кто держится середины, способен расшириться до границ мира.
           Тот, кто не стремится быть впереди других, увлекает за собой всех людей.
           Только в алом тумане гвоздик, только в тени одинокого дуба, только под белым облаком ещё хранится эта простая истина.
           Кто из людей способен ограничиться этим?
           Порыв ветра унёс паутинку.
           Вдали послышались голоса и лай собаки.

Я буду рассказывать историю любви Рустама и Ольги. Они познакомились в Липовке, наверное, раньше, но полюбили друг друга летом 96-го года. Липовский дом родителей Оли, Алексея и Тамары Лепуховых, находится на той же улице, что и наш дом, на Кутке, но подальше, рядом с домом Валечки «Бауковой»: «значит мадам Лепухова и Баук соседями оказываются».

Я буду рассказывать историю любви, историю несбывшихся надежд, разрушенной мечты и обманутых ожиданий. Точнее, за меня эту историю расскажут их письма друг другу, я только попытаюсь добавить свои комментарии и пояснения. Я начну с первых шести писем, имеющихся в моём распоряжении. Если эти письма не произведут на вас впечатления, хоть отчасти схожего с тем, которое они произвели на меня, значит вам не нужно читать и мой текст, может быть, вы вообще зря открыли эту книгу и напрасно потратили время, читая или перелистывая её до этого места.

Два письма, написанных в один день: Ольга – Рустаму и Рустам – Ольге. После лета 96-го года Рустам уехал в Казань, наверное, это было связано с бегством от армии.

Ольга – Рустаму, 30 августа 1996-го года:

          Дорогой мой Рустам!
          Как здорово, что у меня есть возможность написать тебе! Сейчас утро, ты, наверное, уже приехал в Казань, а у нас в Беляево ещё все спят. Не смогла написать тебе вчера, но я молодец – до самой ночи не проронила ни одной слезинки. Надеюсь, ты тоже себя не так уж плохо чувствуешь.
          Сергею деньги отдала, он был просто счастлив. Вчера поехал ночевать к Никите, сегодня утром возьмёт билет и уедет домой. Знаешь, что он сказал мне на прощанье? «Быть добру». И тебе просил передать тоже. Так что, все уехали. Конечно, я не совсем одна, но после Липовки мне тошно общаться с ними со всеми. Остались только камушки да чётки.
          Читала вчера эту книгу [книга о магии – И.Б.]. Не знаю, что ты почувствовал, какую «тёмную энергию», но я просто не могла её понять. То есть, мне нужно было перечитывать каждый абзац по два раза, чтобы не терять нить повествования. А вообще-то, я вчера ничего не понимала ни в чём.
          Переписала себе «Уход в иной мир». Если хочешь, напиши мне, и я перепишу тебе такие записи. Кстати, я придумала, по какой системе мы будем переписываться. Эти два письма придут скорее всего, одновременно. Так вот, ты на это письмо не отвечай, а ответь на следующее. А я получу твоё и сразу напишу ответ. Так и станем делать в дальнейшем. Понял?
          Да, ещё одно. Максим (твой брат) говорит, что на одной из плёнок, снятых в Липовке, присутствуют кадры со вмазкой. Что будем делать? Ладно, через пару дней это будет известно точно, пока же не будем паниковать.
          Я тебя люблю. Просто об этом трудно писать, нельзя выразить словами, что я чувствую. А раз так, зачем зря марать бумагу. Извини за почерк, у меня дрожат руки. Всё будет хорошо, только верь в это и жди. Главное, что мы любим друг друга, и пока хоть у одного из нас хватит сил, не стоит отчаиваться. У нас куча вариантов:
          а) что ты найдёшь здесь работу,
          б) что я переведусь в Казанский институт и найду там работу,
          в) что я что-нибудь наколдую по этой ловкой книге о магии,
          г) что мы оба всё бросим и убежим от всех куда-нибудь,,
          (и т.п.).
          Рустам, обязательно напиши мне обо всём, что с тобой происходит, все мысли, все впечатления. Мне всё интересно знать. Но на это письмо не отвечай, жди следующего. И помни: я люблю тебя, только тебя, и всегда любила. Не грусти. Целую.
          Ольга.
          P.S. Как ты думаешь, твои камушки можно крутить как чётки? Не удивляйся, если я скоро научусь. Люблю тебя. Оляна.

Рустам – Ольге, 30 августа 1996-го года:

          Любовь моя, моё счастье, здравствуй!
          Оленька, радость моя, как я и обещал, сразу по приезде пишу тебе это письмо. Вернее, пытаюсь писать, так как слов у меня просто нет. Что я могу сказать тебе, кроме того, что я умираю без тебя. Я люблю тебя, я люблю тебя, я не могу жить без тебя. Мне очень трудно писать, хочется обнять, поцеловать тебя, увидеть твои глаза. У меня просто дрожат руки, и вообще я сейчас начну плакать, как последний идиот. Я всю ночь не спал, всё думал о тебе, вспоминал разные ситуации, когда мы были вместе. Ольга, я тебя люблю, я люблю тебя так, как никого ещё не любил, я схожу с ума. Буквально через несколько часов после отъезда поезда я понял, что скоро вернусь, что не смогу без тебя.
          Ладно, попытаюсь остановить этот поток признаний. Доехал нормально. В Казани сегодня грандиозный праздник – день независимости республики. Это нечто грандиозное. Везде флаги, транспаранты, концертные площадки. Народу уйма. Правда, я хоть и погулял по городу, мне до всего этого было мало дела. Я как сомнамбула ходил среди всего этого веселья, слушал Ника Кейва и думал только о тебе. Даже не знаю, что ещё написать тебе. Дяди моего сейчас нет, и вернётся только в воскресенье (загружен работой). Сейчас закончу писать и сяду смотреть «Скользящие», купил сегодня 9 и 10 части. Что-то я всё о себе да о себе; ну, а как ты там? Как живёшь, как дела? Всё ли у тебя хорошо, любовь моя? Чем занимаешься? Как дела в институте? Напиши, уехал ли Сергей, и, если уехал, то когда? Как там ребята, чем занимаются? Передавай им всем привет и мои самые наилучшие пожелания. Вот сейчас пишу, а сам думаю, чем ты занята, что делаешь. Я люблю тебя. Я не могу передать, как я люблю тебя.
          Милая моя, моя звёздочка, как мне одиноко без тебя, но ничего, всё будет хорошо. Я обещаю!
          Заканчиваю своё письмо. Извини, что оно такое короткое, просто не могу больше писать.
          До свидания. Люблю, целую, скучаю.
          Рустам.

Чжан 68.    Жизнь есть искусство управления людьми.
           Тот, кто говорит, что живёт сам по себе и предоставляет другим свободу поступать также, по-видимому, вынашивает наиболее коварные планы.
           Но истинный воин не воинствен, умеющий сражаться не жесток, побеждающий врага не нападает.
           Это называется Дэ, избегающее борьбы.
           Это сила в управлении людьми.
           Дождь не борется с жарой.
           Просто сгущаются тучи и потоки воды устремляются на землю.
           Солнце не борется с водой.
           Просто тучи рассеиваются и лучи согревают землю.
           Липовка не борется с городом.
           Просто здесь тихо и воздух чистый.

Ещё два письма Рустаму от Ольги, написанных в начале сентября. Наверное, в это время Рустам тоже писал Оле, но у меня нет этих писем. Их нет и у Ольги, я спрашивал. Их вообще теперь нет. Я думаю, Оля уничтожила их, когда они расстались навсегда. Я не могу её за это винить, как бы мне ни хотелось увидеть те письма, ещё хотя бы пару строк, написанных рукою сына.

Ольга – Рустаму, 6 сентября 1996-го года:

          Дорогой мой Рустам!
          Я ещё не получила твоё письмо, но у меня нет больше терпения, чтобы его дожидаться. Я теперь буду писать тебе независимо от получения твоих писем (если они будут), тогда, когда становится совсем невыносимо.
          Спокойствие моё внезапно ушло куда-то, вместо него напала тоска и подавленность. Мне очень плохо без тебя, любимый мой. Я даже не могла себе представить, как трудно мне будет жить вдали от тебя. Воспоминания с каждым днём становятся всё неотвязнее, всё больше захватывают меня, всё глубже проникают в душу. Чаще всего вспоминаю, конечно, Липовку. Она для меня – гарантия нашего с тобой благополучия, символ близости и тепла, простоты и доверия в отношениях. Какие-то сцены из нашей тамошней жизни особенно отчётливо видятся мне, какие-то смутно вспоминаются во сне. Помнишь, как мы пошли к колодцу знакомиться с соседскими девушками? Это было так весело – незло подкалывать друг друга, притворяться возмущёнными! А помнишь, как ходили за ежевикой? У меня ещё не прошли царапины…
          Совсем грустно и одиноко становится, когда слушаешь музыку. Особенно, Ника Кейва. Знаю, что ты тоже его слушаешь. И может так случиться, что мы будем одновременно слушать одно и то же, как будто мы вместе.
          Когда ты обнимал меня и говорил, что любишь, я была счастлива и уверена, что всё будет хорошо. Но дни идут, и с каждым днём моя уверенность тает. Я начинаю сомневаться в тебе и в любви вообще. А ведь прошло всего восемь дней. (Или целых восемь дней?)
          Что бы я ни делала, я всё время думаю о тебе. Просто не могу не думать. Я так скучаю по тебе, единственный мой! Мне так хочется быть с тобой, хочется позвонить и сказать: «Приезжай, любовь моя, приезжай скорее, или я умру!» Но нельзя, нельзя. Я должна говорить: «Не спеши, осмотрись, устрой свою жизнь, а потом уже думай обо мне».
          Иногда меня злость берёт на судьбу: почему всё так по-дурацки сложилось? Я уже замучила всех: первый мой вопрос, когда я прихожу домой – «А писем нет?» Ответ же всегда один. И ты не звонишь…
          Вечером, приходя домой, я долго сижу в темноте на кровати, зажав твои камни в ладонях. И пока они согреваются, я мечтаю о более счастливой жизни и строю планы на будущее. (Напиши мне, как себе представляешь свою жизнь.)
          Ну вот, опять в горле ком. Мне кажется всё время, что я что-то упустила, не всё сделала или сказала. Кажется, что зря потратила лето. Помнишь, ты хотел вернуть время назад? Теперь я тоже этого хочу, хотя и не знаю, что конкретно я бы изменила. Но знаю одно: я не отошла бы от тебя ни на шаг, не обидела бы тебя ни словом, ни жестом, запретила бы силой тебе пить и не подпустила бы ни к одной девчонке. Вот тогда-то ты был бы только мой!
          Впрочем, я больше всего на свете хочу, чтобы ты был счастлив. Хорошо, если со мной, а если нет – что ж?... Живу одной мыслью: ты приедешь на мой день рождения. Только, если не будет получаться, ты скажи мне заранее, я тогда уеду в деревню. Но не разочаровывай меня, пожалуйста. Я ведь очень тебя люблю, ты знаешь это. Ну, всё, счастливо. Частичка моей души отправится с этим письмом в долгий путь. (Боже, как ты далеко от меня, Рустам!) Нежно целую тебя.
          Твоя Оляна.

Ольга – Рустаму, 9 сентября 1996-го года:

          Здравствуй, единственный мой!
          Только что получила твоё письмо и теперь прыгаю по квартире с ним и смеюсь. Вот на минутку присела и решила сразу же писать ответ.
          Рустам, я тебя люблю! Ты, только ты мне нужен! Я так скучаю по тебе, просто погибаю без тебя! Я люблю тебя, всегда любила и всю жизнь буду любить.
          Кажется, сейчас я расплачусь. Так хочется бросить всё и найти тебя, где бы ты ни был. Мне почему-то сегодня весь день мерещишься ты, я всё время встречаю похожих на тебя людей, вздрагиваю, оборачиваюсь – в общем, веду себя как полная идиотка. Это не смешно, это паранойя!
          Почему ты не звонишь? Я каждый вечер жду чего-то, сама не знаю чего. Но подпрыгиваю от каждого звонка.
          Не знаю даже, что ещё написать. В институте всё хорошо, коллектив чисто женский, весёлые профессора, интересные лекции. Только очень невесело возвращаться одной после занятий. Хочется, чтобы тебя кто-то где-то ждал. А мне спешить некуда. А в остальном всё ничего. Нашла себе работу в маминой фирме. Пока что интересно.
          А как ты там без меня? Не знаю, почему, но я последнее время за тебя беспокоюсь.
          Пиши мне почаще, а лучше звони. Кстати, в твоём письме полно ошибок, я так и знала. Но не меняйся, делай больше ошибок, я тебя люблю таким.
          Ну, вот, поговорила с тобой по телефону, стало полегче. Как я хочу, чтобы ты приехал! Хочу обнять тебя, поцеловать и сказать: «Ты у меня один, единственный, любимый мой, мой родной! Я люблю тебя больше всего на свете. Ты мой самый дорогой человек».
          Ну, всё, больше сказать нечего. Я люблю тебя. Не забывай меня. Да, и если будешь выпивать с друзьями, подними тост за тех, кто не с нами, но думает о нас. Это о Серёге. И ещё один за российскую почту – самую быструю в мире. И скажи: «Быть добру!»
          До свидания. Люблю, целую, скучаю.
          Ольга.

Чжан 69.    Липовка мягка и податлива.
           Люди едут на поезде, потом на автобусе, переправляются через Мокшу, идут по лугам.
           Река становится рубежом для них.
           Ветер лугов освежает их.
           Травы лугов принижают их.
           Одинокие дубы дарят им своё одиночество.
           Вода Старицы дарит им свою тишину.
           Дальнего леса вершины дарят им свою даль.
           Облака над головой дарят им своё мгновение.
           Цветы и кузнечики под ногами окончательно сбивают их с толку.
           На этом долгом пути у людей остаются только добрые намерения.
           Жизнь – это война и мир.
           Тот, кто отвергает войну, нарушает равновесие и приводит мир к состоянию всеобщей войны.
           Истинный путь вносит мир в войну, а не войну в мир.
           Принцип пути: "Не смея быть хозяином, поступай как гость. Не смея продвинуться вперёд на вершок, отступай на аршин назад".
           Это называется двигаться, не шевелясь, наносить удар, не поднимая руки, отбрасывать, не противясь, одерживать победу без боя.
           Так поступает Липовка.
           Искусство войны в том, чтобы подставить другую щёку.
           Рано или поздно противник отобьёт себе ладонь.
           Побеждает тот, кто делает это с сожалением.

Ещё два письма, написанных в один день: Рустам – Ольге и Ольга – Рустаму.

Рустам – Ольге, 14 сентября 1996-го года:

          Здравствуй милая моя Оленька!
          Получил от тебя письмо, за которое огромное тебе спасибо. Ты не можешь себе представить, как я был счастлив, читая строки, написанные твоей рукой. Я хочу сказать тебе, что сейчас твои письма – это единственное, что доставляет мне радость. Хотел написать, что у меня всё нормально, но не буду обманывать ни тебя, ни себя. Не хочется казаться слабым, но мне сейчас очень плохо и одиноко без тебя.
          Я люблю тебя. Я люблю тебя с каждым днём всё сильнее и сильнее, если это вообще возможно. Мне очень тебя не хватает. Со мной такого ещё никогда не было. Я не знаю, как смогу дальше жить без тебя. Иногда, когда я начинаю задумываться об этом, мне становится страшно. Мне начинает казаться, что ты разлюбишь меня, что забудешь и найдёшь кого-нибудь другого. Извини, я наверное пишу глупости, но просто вдали от тебя мне всё начинает казаться в чёрном свете. Когда я начинаю думать, что ты можешь быть с кем-то, мне хочется немедленно всё бросить, приехать к тебе и услышать, что ты всё ещё меня любишь. Дорогая, милая моя, нет таких слов, чтобы описать мои чувства к тебе. Знай, никто и никогда не любил тебя так, как люблю тебя я.
          Недавно разговаривал по телефону с матерью, она пообещала придумать что-нибудь с работой, так что вполне вероятно в начале октября я буду уже в Москве и смогу увидеть тебя. Кстати, мама сказала, что практически уже договорилась насчёт жилья. Просто в Казани я жить не могу. Здесь у меня никого нет, кроме родственников. К тому же сейчас нет никакого дела, и это меня окончательно убивает. Будь я хоть чем-то занят, то, может быть, смог бы хоть как-то, хоть немного отвлечься от мыслей о тебе. При нынешнем же положении я просто постепенно схожу с ума. Я не могу ни о чём думать, кроме тебя. Иногда мне кажется, что вот сейчас раздастся звонок в дверь, я открою и на пороге будешь стоять ты, но, к сожалению, это только пустые мечты. Хотел ещё раз написать, что люблю тебя, но понял, что это абсолютно не передаёт тех чувств, которые я испытываю. Оленька, радость моя! Напиши, как ты живёшь. Все мысли, все чувства, пиши обо всём. Какие у тебя отношения в семье, какие дела у вас в тусовке. Кстати, передавай ребятам большой привет.
          Да, вот ещё что: скажи своей сестре, что я очень бы хотел, чтобы она написала мне пару строк. Я буду ей очень признателен. Не знаю, что ещё написать тебе. Нахожусь словно в какой-то прострации. Всё время вспоминаю Липовку и дни, проведённые там вместе. Сейчас мне кажется, что все эти годы, которые мы встречались в Липовке, да и в Москве тоже, все эти дни, часы, минуты мы могли бы провести гораздо лучше, но я тут же думаю, что впереди у нас всё самое прекрасное. Я верю в это, и ты тоже должна верить, ведь мы любим друг друга, а это главное. Не грусти и помни: всё будет хорошо.
          Я люблю тебя!
          Целую!
          Рустам.
          P.S. Обязательно посмотри фильм “На игле».
          Люблю тебя.

Ольга – Рустаму, 14 сентября 1996-го года:

          Здравствуй, мой любимый!
          Что-то письма идут слишком долго. Ожидание изматывает. Слава Богу, что я могу писать тебе хоть каждый день, от этого легче. Не стану рассказывать тебе, как я люблю тебя, как печалюсь и как жду. Ты сам всё это знаешь. Я надеюсь, что у тебя всё это ощущается так же остро, как у меня.
          Расскажу тебе о жизни вообще, не касаясь личных переживаний. В принципе, всё у нас нормально: Запря ссорится с Матвеевой, Конст дарит Верке подарки, а мы с Пуфом ведём длинные и скучные разговоры. Вчера написала письмо Сергею. Интересно, ответит ли он мне. У нас уже неделю идут дожди, и очень холодно. Я, как всегда, заболела с первыми холодами и поправлюсь теперь только весной. Это нормальное явление. Прочитала уже пол-книги, почти всё поняла, многое получается. Скоро наколдую чего-нибудь нужное (например, тебя). Слепила новые чётки, неплохо получилось. В отличие от тебя я много пью, но в Беляево по-другому и нельзя, ты знаешь. Столик наш сломали, теперь сидим в Коньково, но ограниченным числом людей. Наверное, тебе всё это неинтересно.
          Знаешь, я последние дни очень за тебя беспокоюсь, не знаю почему. Ты мне снишься каждую ночь, и я весь день о тебе думаю. Еду домой из института, например, и представляю, что вот выйду из метро на Беляево, а там ты меня ждёшь. Опять ты мне мерещишься, не знаю, куда деваться. А волнуюсь я потому, что у меня плохое предчувствие, и уже несколько дней болит сердце, а это дурной признак. Утром просыпаюсь и хватаюсь за телефон – узнать, всё ли в порядке с тобой. Но в последний момент останавливаюсь – вдруг ты подумаешь, что я свихнулась, если звоню каждое утро? Впрочем, это скоро так и будет, по-моему. Ты – моя навязчивая идея. Ночью не могу заснуть, всё вспоминаю, как мы с тобой в деревне жили: к Наде за продуктами бегали, массаж друг другу делали, к Лене в гости ходили. И всё время жду письма или звонка. А на улице дождь, и в душе у меня дождь и серое небо. Ты так нужен мне сейчас! Да и всегда, но сейчас особенно. Посещают бредовые идеи: а не сорваться ли на выходные к тебе? Я себя утешаю: ничего, всё будет хорошо, скоро мы будем вместе. А кто-то внутри меня спрашивает, ехидно так: «Когда?! Не строй иллюзий, он тебя забыл». А я приказываю ему заткнуться. А он опять… Вообще, вопрос: «Когда?» для меня сейчас основной.
          Знаешь, я всё время представляю тебя разным. Вот сегодня утром вспомнила, каким ты был в тот день, когда мы познакомились. А сейчас у меня перед глазами вокзал и твой последний взгляд. Очень больно вспоминать о прошедшем счастье, но от воспоминаний никуда не деться.
          Ты, наверное, чувствуешь, когда я обращаюсь к тебе (а письма для меня своеобразная форма разговора с тобой, мой монолог). Опять ты позвонил. Я опять не успела сказать тебе что-то очень важное, самое главное. Но ты обещал перезвонить вечером, тогда я тебе во всём признаюсь. (И опять о чём-то не смогу сказать.) Я так люблю тебя, мой милый. Желание быть с тобой становится уже просто невыносимым. Я люблю тебя, Рустам. Я не могу без тебя. Я погибаю, потому что тебя нет рядом. Я схожу с ума от того, что не могу обнять тебя и увидеть твою улыбку. Когда ты приедешь ко мне, я не отойду от тебя ни на шаг, где бы ты ни был. Я так люблю тебя!
          Ну, вот, обещала не рассказывать тебе о своих чувствах, а сама… Заканчиваю это письмо, на глазах слёзы, в корле ком. Главное, чтобы ты помнил, что Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, Рустам, и очень жду. Крепко целую тебя (1000 раз).
          Твоя любимая.

Чжан 70.    Слова о Дао легко понять.
           Дао-путь легко осуществить.
           Но люди не могут понять и не могут осуществлять.
           В словах – уходящая в смутную высь череда моих предков.
           В делах – уходящие в туманную ширь круги моих современников.
           В человеке есть два человека.
           Один прячется.
           Другой всегда на виду.
           Один не имеет имени.
           У другого много имён.
           Один как ребёнок, который ещё не рождён.
           Другой проживает жизнь и движется к смерти.
           Одному десять тысяч лет.
           Другой едва появился на свет.
           Когда я сажусь на ступеньку крыльца, и моя кожа чувствует прохладу утра, и мои глаза видят поднимающееся солнце, маленький человек внутри меня радуется и громко смеётся.
           Когда приходится уезжать из Липовки, потому что зовут дела и невыполненные обязательства, маленький человек внутри меня злится и дерётся кулаками.
           От этого становится больно.
           Может, и вправду нужно одевать грубую шерсть на голое тело, а за пазухой носить драгоценную яшму?

Я уже прожил достаточно долго, чтобы понять: любовь даёт человеку такую опору в жизни и наполняет жизнь таким смыслом, которые не может ему дать ничто другое. Конечно, в жизни нужны ещё и работа, призвание, вера, если она у вас есть, нужны дети, и многое другое, но любовь делает нечто особенное, что нельзя подменить ничем другим. В любви человек теряет себя, чтобы обрести себя, его сердце болит и потому живёт, любовь – единственный способ разделить одиночество на двоих, превращая его из основы смерти в основу жизни, любовь отождествляет жизнь и смерть. Тот, кто верит в Бога или не верит в Бога, может понимать любовь как слияние сердец, предвещающее слияние с Богом или слияние с миром после смерти или до рождения. «Я умираю без тебя» означает «я умираю в тебе – я оживаю в тебе». Любовь подобна рождению, она вызывает такой же восторг и такой же ужас, и крик «я люблю тебя» подобен первому крику новорождённого.

Но любовь, рождающаяся всегда внезапно, даже если она имела длинную предысторию, взрывающаяся подобно сверхновой звезде, – любовь требует продолжения. Она строит планы, рождает надежды и ожидания и требует их осуществления. Как начало новой жизни, любовь требует самой этой жизни, любовь растворяется в новой жизни, и человек может говорить: «это было до, а это было после». Но если жизнь не возникает, любовь умирает, умирает в мучениях, и человек умирает вместе с ней, он становится другим, но остаётся всё тем же, как если бы у птицы в полёте отрезало крылья, и она продолжает лететь, но этот полёт – падение.

В жизни человека может быть только одна любовь. Если её не было, не было и жизни. Если было несколько любовей, значит не было ни одной. Сколько бы человек ни обманывал сам себя, в глубине души всегда и рано или поздно в сознании он понимает, что любовь была только одна, а всё остальное, что было до, – только мечта о любви, и всё остальное, чтобы было после, если любовь умерла, – только попытка оживить то, что умерло. Я знаю, что кто-то не согласится со мной и скажет, что любил несколько раз, но это (если он не врёт самому себе) означает лишь, что было несколько жизней: человек умирал, оставаясь жить, потому что две любви не могут поместиться в одном сердце, и, значит, было два разных сердца.

Я понял, что люблю Кадрию, за месяц до, а поженились мы через месяц после того, как мне исполнилость 23 года. В 96-ом году Рустаму исполнилось 23 года. Я думаю, его любовь к Ольге и была той единственной, которая может называться любовью. Теперь я понимаю это, а тогда не понимал. Не знаю, понял ли это Рустам позже, много позже? Думаю, что понял, и это было плохо для него.

У меня есть ещё пять писем Рустаму от Ольги и одно письмо Ольге от Рустама, написанные позже. Сначала я пытался выстроить порядок писем (не все они датированы) и хронологию событий, но в какой-то момент отказался от этой затеи. Я мог бы попросить Ольгу приехать, я усадил бы её на кухне, налил чаю, а сам взял бумагу и ручку. Я буду спрашивать и записывать ответы, она будет нервно курить и о чём-то всё равно не скажет. Я не стану этого делать, потому что в этом «деле» не будет показаний другой стороны – Рустама.

Эта история, эта любовь, эта жизнь скрыты от меня за туманной пеленой. За пеленой неизвестности – о чём-то не знал я тогда, о чём-то не знаю сейчас, о чём-то не узнаю никогда. За пеленой жизни – собственная жизнь заслоняет от меня жизнь Рустама, сколько угодно могу я кричать, что Рустам и его любовь были тогда важнее всех событий моей жизни, казавшихся такими значимыми, а теперь я уж и не вспомню их, только крик мой глохнет в пустоте, и не дождаться мне ответного эха, нет эха. За пеленой памяти – эта сука не желает хранить плохое, будто сумасшедший маляр высветляет прошлое до некрашеного грунта. За пеленой слёз – моё глупое сердце ничего больше не может, только биться в стеклянное окно смерти, как воробей – глупейшая из птиц. За этой туманной пеленой лишь угадываются очертания, тени, движения и голоса, из этого тумана вдруг выступают лицо Рустама, лицо Ольги, лица обоих, их руки, обнимающие друг друга, их глаза, что смотрят друг на друга, а кажется, что на меня, – застывшие, как на фотографиях из «Зелёного альбома».

Чжан 71.    Уловленное боковым зрением, не увидишь прямо.
           Смутное чувство не поддаётся осознанию.
           Внутренний голос не запишешь на диктофон.
           Темноту не разглядишь при свете лампы.
           Внезапное просветление – что познаёшь в нём?
           Истина существует.
           Её знают деревья. Попробуй спроси у них.
           Её знает трава. Попробуй спроси у неё.
           Её знает облако. Попробуй спроси у него.
           Только человек ничего не знает.
           А то, что люди называют знанием, – всего лишь пёстрая одежда, под которой всё одно и то же, всё одно и то же голое тело.
           Болеть своей болезнью – значит быть здоровым.
           Только в Липовке я не беспокоюсь ни о чём, потому что устал беспокоиться.
           Здесь я чувствую себя совершенно здоровым.

Ольга – Рустаму в Липовку, 6-7 января, предположительно, 97-го года:

          Здравствуй, мой любимый!
          Не знаю, когда ты получишь это письмо, и получишь ли вообще. Сейчас ночь с 6 на 7 января, 23:55, почти Рождество. И встречаю я этот праздник без тебя. Ты сейчас далеко, очень далеко от меня, и я почти физически ощущаю это расстояние. Я сижу на кухне, пью чай с лимоном, я одна в квартире – все ушли в гости. А у меня нет сил веселиться, целый день не могла заставить себя встать с постели, и только к вечеру смогла выйти из дома к Пуфу за фотографиями. Теперь смотрю на них и думаю о тебе. Прошёл Новый год, а мне всё кажется, что я многого тебе не сказала, что должна была сказать. Прежде всего, хочу попросить у тебя прощения. Теперь, когда у меня было время всё взвесить и обдумать, я сознаю, что была не права во многом, если не во всём. Прости меня. За то, что пыталась ограничить тебя в чём-то, навязать своё мнение, что часто злилась и грубила. Наверное, я в большей степени виновата во всех наших проблемах, чем ты. Но ты тоже должен меня понять, вернее не должен, а просто я прошу тебя: пойми! Мне всё время кажется, что я тебя теоряю, что я отодвигаюсь для тебя на второй план, в то время как ты для меня – главное, ты важнее всего на свете. Под тебя я подстраиваю свою жизнь, а не наоборот. Может быть, я веду себя как эгоистка и собственница, но видеть, как все твои мысли заняты другой женщиной, водкой или друзьями, как для меня просто не остаётся ни места, ни времени, – это всё равно, что в сердце нож. Все мои упрёки, ревность, слёзы, злость – это от неуверенности в себе, в прочности нашей любви. Я ведь не смогу без тебя. Даже сейчас я места себе не нахожу, хотя не видела тебя всего 1 день. Любовь моя, я так соскучилась по тебе, приезжай скорее! Я просто схожу с ума без тебя. Прости меня за всё и приезжай. Я знаю, ты получишь это письмо, только когда приедешь в Москву, но мне кажется, что если я напишу о том, как я жду тебя, как люблю и скучаю, ты обязательно услышишь меня даже через такое расстояние, а услышав, приедешь поскорее. Моё место в жизни рядом с тобой, и нигде больше. Ну, вот, пока писала, настала полночь. С Рождеством тебя, Рустам, мой любимый! Я хочу в новом году забыть про все мелкие неурядицы, все ссоры и оставить только самое главное. А самое важное – это наша с тобой любовь. Я верю, что никто и никогда не разлучит нас. Засыпая сегодня, я мысленно перенесусь в Липовку, тихо войду в твой дом, присяду на краешек кровати и пожелаю тебе спокойной ночи. Осторожно поцелую тебя, чтобы не разбудить, и так же тихо и незаметно выйду. А потом ты будешь сниться мне всю ночь, потому что я очень люблю тебя.
          Крепко целую, Олянка.
          P.S. Когда мы ехали в Москву, на замёрзшем стекле машины я написала три слова: «Я ЛЮБЛЮ РУСТАМА». И это правда.

Чжан 72.    Что происходит, когда народ перестаёт бояться силы и власти?
           Народ сам становится сильным?
           Или приходит ещё большая власть?
           Тот, кто сверх меры притесняет людей, получит ответный удар.
           Тот, кто сверх меры освобождает людей, будет разочарован.
           Не презирайте народ – он мудрее вас.
           Он идёт срединным путём.
           Тот, кто слишком любит свободу и независимость, подобен лёгкому облаку – ветер уносит его и развеивает прежде, чем оно созреет для дождя.
           Корень человека ему не принадлежит – он в том, что человека порождает.
           Даже дерево засыхает, если корни его обрубить.
           Разве у человека нет семьи и друзей?
           Разве человека родили не отец и мать?
           Разве у человека нет земли родной ему?
           Разве человек – не человек?
           Люди Липовки: баба Люба и тётя Дуся, дядя Петя и баба Маня, Кулёк, Лёша-цыган, Святой, Коля Хват и его жена Нюра.
           Они не лишают себя удовольствия жить легко и без забот, наслаждаясь жизнью.
           Каждый из них понимает это по-своему.
           Но никому из них не приходит в голову перестать быть человеком.
           Тот, кто разучился смотреть на небо со страхом, на землю – с радостью, на людей – с любовью, погиб преждевременно.

В своём письме от 14 сентября Рустам упоминает: «мама сказала, что практически уже договорилась насчёт жилья». Я об этом уже писал: «Договорились с нашей знакомой (ещё по Студии «Сокольники»), она согласилась сдавать комнату в Беляево. Но ничего из этого не вышло: чуть ли не в первый же день он собрал у себя кучу друзей, опи выпили, что-то там не то разбили, не то сломали, уже не помню. Потом ещё что-то такое пару раз, и нас попросили забрать Рустама. А он как будто и не расстроился, как будто не очень-то хотел жить один. Сначала согласился, но внутренней потребности не было. Почему?».

Может быть, и была потребность: ведь Оля жила совсем рядом в том же Беляево. Почему же не смог он совладать с собой, ограничить себя, чтобы быть рядом с ней? «Водка и друзья», – так пишет Оля. Он никому не мог отказать, и если к нему приходили в гости, он всех пускал, предлагали выпить – он пил. Ему хотелось, чтобы всё было хорошо, а всё получалось плохо. Они оба пили, хотя Ольга, наверное, не так, как Рустам. Но было кое-что много хуже – наркотики. Я как-то услышал про Ольгу: «она и не собирается от них отказываться».

А друзья… Группа этих друзей осенью 96-го стала работать на компанию «Формоза». Продавали компьютеры. Каким-то боком в этом участвовал и Рустам. И вот они влезли в неприятную историю с противозаконными махинациями. Было заведено уголовное дело. И хотя Рустам, если и был в этом замешан, то косвенно, через своих друзей, ему посоветовали на время скрыться из Москвы. И он поехал в Казань.